Кошмарный принц

Крик ребёнка не остался незамеченным, его услышал мужчина, выгуливающий овчарку с парализованными задними лапами. Он выводил питомца всегда позднее остальных собачников, оберегая, как сам утверждал, психику своего Джульбарса, чтобы Джульбарс не пытался бежать за палкой или резвиться в веселой игре других собак. Мужчина оставил свою овчарку и поспешил к арке. Там он увидел мальчика, корчившегося в странных конвульсиях на асфальте. Мужчина подумал, что у ребёнка эпилептический припадок и вызвал по мобильнику «Скорую помощь», потом склонился над мальчиком, но стоило ему протянуть руки, как мальчик затих. Мужчина сообразил, что тот без сознания и расстегнул ворот его рубашки, потом отвесил ребёнку несколько оплеух, только эффекта оплеухи не возымели. Обморок был глубоким. Мужчина поднял мальчика на руки и отнёс на ближайшую скамейку.

Приехала «Скорая», мальчика увезли. Врачи не смогли привести ребенка в чувство и глубокий обморок перерос в кому, причины которой были совершенно не понятны. Врачи развели руками, пытаясь размытыми фразами специальной терминологии успокоить истерику несчастных родителей.

Див ликовал. Он надеялся, что завтра, узнав о случившемся, мальчишка Егор не заподозрит неладное. Мальчишка не осведомлён в тонкостях магии, чтобы в его голове так сразу зародились первые подозрения, но и не глуп, чтобы не догадаться вскоре. Потому придётся набираться сил с постоянной оглядкой на мальчишку-хозяина. Дива бесило это. Он, могущественный демон тьмы, ограничен властью ничтожного человечка! Как постыдно! Единожды попавшись в магическую закрепь, нелегко обрести свободу. И уже не кажется утешением, что чернокнижник Иван в конечном итоге лишился рассудка и попал под силу мрачных снов, посылаемых ему Дивом. Сны царю представлялись вещими, они внушали ему всевозможные заговоры и предательства среди своих придворных и челяди.

Завтра мальчишка идёт в школу…

Глава 35

Всё тело окостенело. Особенно ныли ноги и шея. О скрюченных артритом пальцах вообще речь не велась. Если раньше Виктор Ильич и задумывался над выражением «как разбитое корыто», пытаясь представить ощущения, то отныне знал, что значит быть разбитым корытом. Увидев себя сейчас в зеркале, он не ручался, что не испугался бы отражения. А ещё жажда, от которой кряхтел и не мог откашляться, будто слузгал кило пережаренных семечек. Виктор Ильич сомневался, что эту жажду можно утолить водой. Чем угодно, но не водой. И не квасом, и не кока-колой… Почему, почему мысль о выпивке преследует? Почему не оставит в покое? Ужели так хочется выпить? Нет, ведь. Одна мысль вызывает тошноту. Тогда что? Что с ним? Он же никогда так не тяготел к спиртному! Словно запретный плод, о котором наперёд знаешь, что он червив, а то и отравлен, но тянешься, тянешься, как полный болван, чтобы хапнуть и вгрызться в гнилую червоточину. Жуть… И ведь знаешь, что придёт момент, когда не сможешь устоять и бросишься сломя голову за бутылкой. Знаешь… поделать вот только ничего не можешь, ничегошеньки! Виктор Ильич нутром чувствовал: сдаются позиции. Он никогда не думал, что способен быть таким мягкотелым и беспомощно-бесхребетным.