Косиног. История о колдовстве

Абита поспешно выпрямилась, расправила плечи, как и многие из остальных: показаться нерадивым не хотелось никому. «Клянусь, здесь, в доме собраний, холодней, чем на улице», – подумала она, плотнее кутаясь в шаль, чтобы хоть немного согреться. В зале имелась огромная печь, но топить ее во время служб запрещалось, так как кто-то где-то решил, будто холод проповедям только на пользу, будто замерзшие прихожане отчего-то становятся ближе к Богу. «Кому это могло прийти в голову? Какой жестокий глупец решил, что это хорошая мысль?» – гадала Абита, представляя себе кучку желчных старикашек в высоченных шляпах, собравшихся в каком-то вонючем погребе и наперебой старающихся перещеголять друг дружку в изобретении новых мытарств для прихожан.

За кафедру в свою очередь встал преподобный Коллинз, а после его, наконец, сменил преподобный Смит. Где-то на середине проповеди преподобного Смита Ансель начал стонать. Абите даже из заднего ряда было прекрасно видно, как он пытается облегчить муки, перенося тяжесть тела то на одно колено, то на другое. Да, в Саттоне его, шныряющего по деревне, подглядывающего за соседями, всюду высматривающего козни нечистой силы и ведовство, считали полоумным, однако сейчас, коленопреклоненный, поникший головой, он казался всего-навсего несчастным стариком, внушающим невольную жалость. Вот только сочувствия в глазах прихожан Абита не замечала – одно только осуждение. Порой ей казалось, что чужие оплошности доставляют саттонцам великую радость, позволяя им выглядеть лучше, благочестивее, и уж наверняка удостоиться места близ Господа, когда Он, наконец, призовет к себе своих чад.

Сквозь плотные тучи в утреннем небе пробился солнечный луч. Окна дома собраний были остеклены, хотя стекло в Саттоне считалось редкостью: большая часть домовладельцев до сих пор обходилась вощеной бумагой. Стоило мягкому, покойному свету солнца согреть щеку Абиты, слова проповедника начали меркнуть, превращаться в невнятный отдаленный гул, и взгляд ее, скользнув по рядам собравшихся, остановился на изящной шее, квадратной челюсти, полных губах, легкой улыбке шерифа, Ноэ Питкина. Уже не в первый раз Абите подумалось, как прекрасно было бы почувствовать на губах его губы, а его сильные руки – на грудях…

Почувствовав легкий трепет в чреслах, она моргнула и разом опомнилась.

«О нет, Аби. Ты лучше душу себе не трави. Не место здесь».

Взгляд ее метнулся в сторону Эдварда, и тут Абите сразу же сделалось совестно. Эдвард неизменно был с нею добр, и ей очень хотелось воздать ему по справедливости. Однако это не всегда давалось так просто: ведь он куда чаще напоминал добродушного дядюшку, чем мужа. Да, отчасти из благочестия, но и из-за увечья, из-за странностей в образе мыслей. Сколько раз ей приходилось напоминать себе, что Эдвард неловок со всеми, не только с ней! Вновь покосившись на шерифа, Абита вздохнула. «Мне просто нужно чувствовать себя желанной, Эдвард, вот и все. Всего-то навсего».

– Встаньте, – велел преподобный Картер, прервав мысли Абиты.

Поднявшись, Абита вместе с прочими женщинами принялась дожидаться, пока к выходу, начиная с передних рядов, молча, степенно не проследует вереница мужчин. Проходя мимо, Эдвард взглянул на нее, и Аби ответила ему ободряющим взглядом. По пятам за Эдвардом, придерживая младшего брата за плечо мясистой ладонью, с широкой, уверенной улыбкой на лице шел Уоллес.

«Эх, стать бы мужчиной хоть на сегодня, – подумалось Аби. – Как бы я поставила этого нахала на место!»

После того, как мужчины вышли за порог, настала очередь женщин. Сидевшей на последней скамье, Аби казалось, что ее черед не настанет вообще. «А еще медленнее плестись ты не можешь?» – думала она, провожая взглядом старую вдову Пратт, ковылявшую мимо, но вот, наконец, и ей представился шанс протиснуться к двери мимо полудюжины девиц помоложе. Оказавшись снаружи, Аби увидела Эдварда, Уоллеса и всех трех проповедников, направляющихся к общинной площади, и двинулась за ними, но тут ей заступила дорогу Хелен.

– Принесла? – спросила она, украдкой оглядевшись, не слышит ли кто.

– А? Что?

– Амулет, – одними губами прошептала Хелен.

«О Господи, ну конечно», – подумала Абита и хлопнула по карману передника, уверенная, что позабыла об амулете за утренней суматохой, но нет, амулет, упрятанный в крохотный узелок из мешковины, оказался на месте. Должно быть, Абита сунула его в карман накануне.

Хелен округлила глаза.

– Это он и есть?

Абита, кивнув, вложила узелок ей в ладонь, и Хелен прижала приобретение к груди.

– И подействует? В самом деле подействует? – едва слышно спросила она. – На Исаака, как ты и сказала?

– В самом деле, – подтвердила Абита, глядя за спину Хелен и больше не видя Эдварда. Ей нужно было спешить.

– А мне надо просто положить его под подушку с…

– Да, да, – заверила ее Абита. – Просто сделай в точности как я сказала. Но помни: я ничего не обещаю. Бывает, музы щедры на дары, бывает, нет.

Однако Абита не сомневалась, что амулет поможет, подействует, так как любому имеющему глаза было ясно: Исааку Хелен нравится нисколько не меньше, чем он ей.