Космаец

— Господин, не надо, ради бога, — крестьянин выпустил поводья и протянул руки к бродяге, — поверьте, эта кляча кормит меня. Это все, что у меня есть. Садитесь, прикажите куда надо, я вас…

Мрконич подошел к крестьянину, пронзил его взглядом налитых кровью глаз, поднял винтовку, повернул ее вверх прикладом и, замахнувшись, изо всех сил ударил старика по голове.

— А-а-а-ай! — выдохнул крестьянин и как мешок свалился в повозку. Мрконич огляделся вокруг, торопливо выпряг коня, еще раз взглянул на белую голову крестьянина, подумал, что она очень похожа на голову комиссара бригады, за которую четники дадут не менее двадцати тысяч, и вытащил тесак из ножен…

VIII

В деревне поднялся переполох. Закудахтали испуганные куры, обеспокоенно загоготали гуси, залаяли собаки, а люди стали прятаться, когда в село ворвались человек тридцать всадников в черных крестьянских гунях. Они были бородатые, не стриженные уже несколько лет, с винтовками за плечами. Впереди без папахи скакал Драган Петрович. Волосы падали ему на плечи и развевались по ветру, как у ведьмы, мокрая, слипшаяся в острый черный клин борода упиралась в грудь и поддерживала усталую голову.

— Здесь будем завтракать, — приказал Петрович, когда отряд остановился у высоких ворот. — Накормите и вычистите лошадей, только смотрите не напивайтесь, как свиньи, через два часа отправляемся.

— Если это не государственная тайна, можно ли нам узнать, куда, в какое пекло ты собираешься сейчас вести нас? — с иронией спросил один из четников, не слезая с коня.

— Меньше знать будешь, дольше проживешь, — глядя на него налитыми кровью глазами, ответил Петрович и спросил: — Где мой ординарец? Адъютанта никто не видел?

— Никого больше нет, господин, — ответил четник с короткой кудрявой рыжей бородой и длинными каштановыми, волосами. — Теперь партизаны из них мыло варят, чтобы отмыться хорошенько.

— Из тебя тоже сварят, падаль, — гаркнул Петрович, и глаза его еще больше налились кровью.

— А я думаю, нет, — улыбаясь в густую бороду, ответил тот и, отъехав немного в сторону, крикнул: — Не сварят, клянусь богом. Сегодня ночью меня кое-чему научили. Нет больше дураков… До свидания, господин Петрович. Будешь вариться в партизанском котле, позови меня, я дровишек подкину, чтобы тебе не было холодно. — Он хлестнул коня и галопом помчался по дороге.

Четники заволновались. Кто-то засунул пальцы в рот и свистнул. Петрович вырвал винтовку из рук какого-то безбородого четника, опустился на колено, прицелился и спокойно нажал на спусковой крючок. Одинокий выстрел эхом пронесся над садами, ему дружно ответили собаки, а когда голубое облачко дыма растаяло в воздухе, все увидели, как по дороге несется конь без всадника, а на краю дороги чернеет темное пятно.

— Видели? — командир обернулся к своим бородачам. — Я неплохо стреляю.

Одинокий выстрел, как взрыв тяжелой авиационной бомбы, выбросил из высокого двухэтажного дома Борицу Дачича. Этот невысокий крестьянин, одетый по-городскому, был одним из тех, кто нечасто встречается в Сербии. Одной только земли у него было не менее ста гектаров. Белый дом с красной черепичной крышей стоял на холме у дороги и был виден за несколько километров. Половину первого этажа, который здесь называли подвалом, занимали кухня и комната для слуг, а во второй половине теснились бочки с вином и ракией. На втором этаже, так называемой чистой половине из шести комнат, жил сам хозяин с женой, дочерью и сыном, здесь он принимал самых дорогих гостей, а во время войны часть второго этажа почти всегда была занята четниками.

Дом стоял ближе к воротам, а в глубине огромного двора виднелись не менее десяти маленьких и больших строений: каменных, деревянных и кирпичных — под черепицей и с навесами; завершали весь этот ансамбль конюшня и коровник для дойных коров: весь остальной скот был на хуторе, в нескольких километрах от дома.

Каждый день после завтрака Дачич запрягал коня и скакал по полям, осматривая нивы, скотину, луга. Возвращался домой к вечеру. За всю свою жизнь он не держал в руках вещи более тяжелой, чем поводья коня или стакан ракии, поэтому его руки сделались белыми и нежными, как у ребенка, а сам он походил на толстый огурец. Из-под подола шерстяной рубахи с глубокими косыми карманами выпирал округлый горб живота, поэтому ходил Дачич вразвалку, словно селезень.

— Живко… Милиян, куда запропастились эти негодяи? — закричал Дачич, увидев у ворот толпу всадников. — Ворота некому открыть. Всех вас перевешаю, как котят! Милиян, пес заспанный, быстрей отворяй ворота!

Навстречу четникам выбежал высокий сутулый старик в оборванном гуне, в белой овчинной папахе и в опанках с широкими длинными носами. Ноги у него тоже были длинные и тонкие, а руки сухие и узловатые. Старик открыл ворота и схватил коня за узду, помогая всаднику спешиться.

— Помогай бог, дядюшка Борица, — поздоровался Петрович, подойдя поближе к хозяину.