Космаец

Бойцы быстро рассыпались по двору, заняли маленький лужок, огород, поставили винтовки у плетней и разошлись в поисках соломы для постелей. Штефек со своим отделением, которое состояло из него самого, Миловича и Звонары, завладел сенями низкой дощатой избушки, сиротливо стоявшей за домом. Избушка уцелела от огня и, как свидетель прошлого, смотрела на закопченные каменные стены разрушенных домов без дверей, без окон и без крыш. В стенах зияли дыры от пуль и снарядов. Все было разрушено, повалено, только печальной свечой торчала широкая печная труба, в нескольких местах пробитая снарядами.

Перед домом был маленький, так называемый девичий садик. В нем когда-то росли розы, гвоздики, пионы, сирень и много других цветов, партизаны даже не знали их названий. Сейчас этот садик, как и все вокруг, зарос репейником. Кругом было так грустно, так печально. Даше большая развесистая шелковица и поломанные кусты мушмулы печально опустили свои ветки, словно оплакивали прошлое дома и его хозяев.

И так выглядело все село. Всюду следы пожарищ. Кое-где обгорелые рамы окон обвивает хмель, вьюнок и виноградная лоза. Мужчин, женщин и детей еще в сорок третьем году, когда фашисты «очищали села от коммунистов», угнали в Германию. А оставшиеся укрылись в лесах и до сих пор прятались в пещерах и землянках.

День медленно разгорался, а бойцы, лежа под жгучими лучами летнего солнца, взволнованно смотрели на страшную картину и с тревогой думали о своих родных местах.

Издалека слышалась канонада, она сливалась с шумом леса в какую-то необычную мелодию. Никто не мог определить, где идут бои, но все знали, что партизаны продвигаются вперед, от этого было легче, верили в скорую встречу с Красной Армией, в близкий конец войны. Иногда раздавался рокот моторов, из-за гор появлялись тяжелые бомбардировщики, но никто из партизан не обращал на них внимания, будто это летали простые черные птицы. Только Мрко́нич, лежа у дороги, шептал, глядя на самолеты: «Бога ради, поверните сюда». Он вздыхал, как арестант, который через решетку видит свою мать, но не может подать ей знак. «Здорово я намучился, хоть бы вы спасли меня».

Когда самолеты скрывались за горизонтом, он поглядывал на желтую корявую яблоню, на которой было больше плодов, чем листьев.

«Ой, сдохну сейчас от голода», — у него наворачивались слезы, в глазах темнело, все перед ним кружилось, неслось, и он летел в невероятную, страшную глубину. Так он лежал почти без сознания, ощущая только мучительные спазмы в желудке. А когда почувствовал, что кто-то тянет его за ворот и трясет за плечи, не смог сразу подняться, не нашел сил открыть глаза.

— Вставай, не околел же ты, на самом деле… Что ты бормочешь? Вставай! — тряс его политрук взвода Стева. — Из Москвы передано важное сообщение…

Мрконич с испугом поднял голову и сел, опираясь на винтовку.

— Товарищи, давайте скорей сюда!

— Что ты орешь, черт тебя подери!

— Политрук слушал Москву.

Бойцы быстро окружили Стеву. Даже те, которым в этот, момент снился накрытый стол, проснулись и подошли послушать, как идет наступление русских.

— Давай, политрук, не тяни, у нас дела, — недовольно пробормотал Мрконич, когда бойцы собрались.

— Какие там у тебя сегодня дела, заткнись ты, ради бога.

— Я целый день глаз не сомкнул.

— Ты не медведь, выспишься еще, — Стева открыл свою желтую планшетку, пошарил в ней, но ничего не нашел и стал искать в карманах. — Где мои заметки? Никто не видел, куда я их сунул? Наверное, потерял.

— Ты всегда теряешь то, чего у тебя никогда не было, — пошутил Влада.

— А ты куда умнее выглядишь, когда меньше болтаешь! — ответил ему политрук. — А, вот они… Впрочем, я и без записи могу… Мы сегодня слушали Москву. Красная Армия начала наступление на румынской границе. Вчера в нескольких местах советские войска прорвали немецкую оборону и на левом фланге развивают наступление вдоль Дуная. Да, вот еще, румынский король отрекся от престола и ожидается капитуляция румынской армии. Теперь русским открыта дорога на Белград. Я надеюсь, что через несколько дней…

— Мы встретимся с русскими, — досказал за него Милович, и на лице его появилась ироническая усмешка.

— Я вам говорю как человек, который отвечает за свои слова, — вспылил политрук, — и вы не имеете права сомневаться. Если я говорю, что они придут, значит, обязательно придут, а днем раньше или позже, это не имеет значения.

— Мы верим всему этому, да только я чувствую, что у меня кишки прирастут к позвонкам раньше, чем мы увидим русских, — почесав затылок, сказал Звонара и запустил пятерню в черные волосы, из которых торчала мякина.

Он уже больше месяца ходил без шапки, потому что никак не мог вспомнить, где ее потерял, а взять другую с убитого немца не мог.

— Лучше бы, товарищ политрук, ты сказал нам, не пахнет ли где обедом.

— Как же, пахнет дохлой собакой, — проворчал Мрконич. — Собака, та хоть подохла у коптильни, дожидаясь, пока накоптят ветчины, а мы чего ждем? Приказа отправляться в поход и опять подыхать от голода. Гонят нас, как скотину. Умные люди с врагом и то лучше обращаются.