Космаец

Иоца не договорил последнее слово, он не заметил, как Дачич нажал на спуск и только почувствовал, как невидимое жало вонзилось под левый сосок и что-то теплое потекло по груди. Он сник, автомат выскользнул у него из рук и упал в грязь, ноги подкосились, голова склонилась на грудь, и он рухнул на землю.

Когда подошла санитарка, чтобы перевязать Швабича, она увидела его тело, искусанное пулями. Дачич сидел рядом с мертвым, сжимал виски ладонями и плакал сухо и скупо, как плачут крестьянки над умершей свекровью.

IV

Городок, где было тысяч двадцать жителей, проснулся опустелый. Протрещали, словно на прощание, последние пулеметные очереди, только кое-где перед государственными учреждениями горели костры, пожирая архивы. Ветер срывал желтые листья и вместе с клочками бумаги неслышно гнал по узким грязным улицам. Из предрассветного тумана все яснее выступали некрасивые, грязные, мощенные булыжником улицы с уродливыми ободранными домишками, которые лепились один к другому, как бусины в ожерелье. Из-за опущенных занавесок и горшков с цветами из окошек осторожно смотрели заспанные и боязливые лица. На площади перед трехэтажным зданием срезского управления дремало несколько лошадей с торбами, они были запряжены в телеги, нагруженные разнообразным имуществом. У покинутых домов вынюхивали добычу бездомные тощие псы; ветер хлопал-открытыми дверями. Этот городишко, который казался символом «старого времени» и где не было других достопримечательностей, кроме пяти кафан и чесмы, весь был окутан колючей проволокой, опоясан рвами, наполненными водой, а на его перекрестках торчали из земли дзоты с холодными черными бойницами.

В центре стояла гордость горожан — кафана «Хайдук», в ней всегда были выбиты окна, поломаны стулья, а хозяин вечно ходил с разбитой головой. За кафаной был рынок, с двух сторон теснились лавки с поломанными ступеньками и спущенными ставнями. Перед «Хайдуком», ближе к чесме, которая поила весь город, стояла закопченная кузница, рядом с ней пекарня, а на углу, у самого вокзала, как невеста, красовалась парикмахерская. На другом конце города, на берегу реки, как передовое охранение виднелось несколько новых кирпичных зданий, покрытых красной черепицей и огороженных густыми рядами колючей проволоки и дзотов. Это были авиационные казармы, построенные, как и аэродром, во время войны. В густом сливовом саду виднелись землянки, в которых расположились солдаты Недича, охранявшие аэродром и немцев от нападений партизан. Когда начались бои за город, они не сделали ни одного выстрела.

Ветер развевал белый флаг, поднятый на высоком шесте у распахнутой калитки, закрывавшей раньше проход в колючей проволоке. На земле лежал голландский карабин, рядом с ним валялись полотняные обоймы и пояс со штыком.

— Будьте осторожны, нет ли тут ловушки, — вырвавшись к калитке, предупредил товарищей Звонара и стоя дал короткую очередь поверх деревьев.

Из землянки, расположенной ближе к дороге, вышел недичевец без ремня, в расстегнутой куртке, словно хотел показать — вот, отдаю вам свою раскрытую душу. В окошечки, расположенные на уровне земли, выглядывали испуганные лица.

— Руки вверх! — приказал Звонара и направил пулемет на недичевца.

— Здесь все свои, — ответил недичевец» и на всякий случай поднял руки вверх. — Мы не стреляли…

— Кто ты такой? — спросил его комиссар, подходя поближе.

— Мы теперь никто.

— Как это никто?

— Раньше мы были солдаты Недича, а сейчас сдаемся и, если вы не примете нас в свои ряды, будем пленными, — ответил недичевец без особого страха. — Вчера к нам прибыли парни из Валева, рассказывали, что вы пленных не расстреливаете, даже к себе берете, и мы решили сдаться. Два офицера у нас сбежали, а троих мы арестовали… двух на́редников[49]… тоже. Мы охраняли аэродром и не вступали в бои с партизанами. — Недичевца бросало в жар от напряженного молчания партизан. Он не знал, что делать, говорить дальше или замолчать. — Оружие и боеприпасы сдаем… Я из крестьян, меня, как и всех, заставили, а теперь поступайте, как знаете, а я бы пошел воевать вместе с вами.

Подошли несколько партизан. Они рассматривали недичевца с откровенным любопытством. Подошел и Космаец с третьим взводом, который уже успел обыскать немецкие казармы. И сейчас за взводом поскрипывало несколько тяжелых телег, нагруженных офицерскими чемоданами, солдатскими ранцами и ящиками с имуществом.

— Ну, что вы столпились около этой падали, — подъезжая на коне, крикнул Космаец. — Гоните его отсюда. Он врет, а вы и уши развесили. Спросите его, может, он коммунист?

Партизаны засмеялись.

— Товарищ, я не коммунист…

— Марш отсюда, проходимец, какой я тебе товарищ, — оборвал его Космаец и подошел к Стеве: — Меня требуют в штаб. Рота получила приказ собраться на аэродроме, отдохнем немного, а потом будем готовить посадочную площадку для приема русских самолетов.

— Прилетают русские самолеты?

— Да. Может быть, сегодня, но не позднее, чем завтра.

— Хорошо, только надо еще разоружить этих негодяев, — заторопился комиссар Стева и, едва дождавшись ухода Космайца, направился к землянкам.