Космическая игрушка Бариюс

— Ладно, — дружески обнимал его папа, — кто старое помянет, тому глаз вон.

«Разве при воспоминаниях человек может вынимать свой глаз?» — мелькнула мысль у Бариюса.

Очкариков попрыгал на диване.

— Это новый! Наверное, крепкий. На него не желаете присесть?

— А я и этот сломаю, — пробасил великан, — меня никакая мебель не выдерживает.

Дядя Боря иронично возразил:

— Этот диван из дуба, сломать его невозможно!

— А давайте попробуем! — предложил дядя Вася.

Сколько раз уже подтверждалось: взрослые — это те же дети, только очень большие. Ну скажите, разве могут даже самые маленькие ребятишки догадаться просто так, на спор, ломать совершенно новый диван? Правда, среди присутствующих находился Бариюс, а это несколько упрощало дело.

С помощью «множителя» появился новый диван. Милиционер прицелился, подпрыгнул и плюхнулся прямо на его середину. Диван с ужасным грохотом развалился на мелкие кусочки.

— Я же говорил, полтора центнера — это вам не шутка! — под дружный хохот вздыхал Мышкин. — А вообще-то диван попался крепкий. Нельзя ли мне сделать домой такой же?

Бариюс улыбнулся над очередными земными проблемами, направил «всасыватель» на обломки, они исчезли, и тут же появились еще два дивана. Для доставки папа посоветовал заказать грузовую машину.

— Не надо никакой машины, — милиционер с трепетом поглаживал диваны, — один я положу на плечо, другой под мышкой донесу. Под мышкой у Мышкина ничего не пропадет.

Вдруг на кухне со звоном лопнуло стекло. Леночка высунулась в окно и погрозила кулаком.

— Это опять ты, Вовка? Когда же ты, наконец, научишься играть в футбол?

Вовка виновато развел руками.

— Да ладно вам, в самом деле! Раз Бариюс вернулся, значит, проблем со стеклами у вас и у меня теперь не будет.

— Вовка, заходи в гости, — добродушно пригласил Бариюс, восстанавливая «множителем» стекло в окне. — Никого не слушай! Если очень хочешь, обязательно научишься играть в футбол, а я тебе помогу.

Вовка пошаркал для приличия ногой об асфальт, но долго его упрашивать не пришлось. За столом мальчик, посвистывая, долго смотрел в потолок, как будто бы его ничего не интересовало, но Бариюс все-таки упросил его попробовать немного салатика и… Вовка заработал челюстями, словно голодная акула.

— Вы не думайте, — смутился он, поймав на себе любопытные взгляды. — Меня дома кормят, но у вас так все вкусно!

Бариюс с умилением смотрел на опустошенные тарелки и блюда. Неужели в одного человека может столько влезть?

— Может, — кивал Вовка, поглядывая на жареную картошку в конце стола.

— Да, — подвинул поближе сковородку Бариюс. — Мне бы такую пищевую емкость, моя все-таки маловата!

На кухне сидели обнявшись дедушка и господин Штейн. Ветераны уже не раз приняли фронтовые сто грамм и теперь находились, мягко говоря, не в форме.

— А ты, оказывается, ничего, — целовал Штейна в лоб дедушка. — Может, еще по одной?

— И ты ничего, — целовал Штейн дедушку, — но хватит, я сдаюсь!

— А за нашу победу будешь?

— За нашу? — насторожился Штейн.

— Какой ты слабый на выпивку, однако, — говорил дедушка. — Жаль, я тебе тогда мало врезал!

На кухню пришли бабушка Шура и бабушка Катя.

— Если не угомонишься, — пригрозила бабушка, — я тебя, дорогой муженек, скалкой огрею.

Господин Штейн, так же как и Бариюс, не всегда понимал русские фразеологизмы. Разве можно согреть дедушку деревянной палкой для раскатки теста? Непонимающе посмотрев на бабушку Шуру, он переспросил.

— Да не согреть, а огреть, — засмеялась бабушка Катя, и тут ее глаза встретились с глазами Штейна.

Словно яркая вспышка света ослепила обоих. Штейн мигом протрезвел, вскочил, предложил бабушке Кате сесть. И куда только пропал акцент и ломаный русский язык?

— Сбили истребителя! — улыбался дедушка.

Кращелыга не знала, что ей делать дальше. Она имела достаточно денег для покупки нового паспорта, с которым без труда можно было скрыться в какой-нибудь третьей стране и безбедно прожить до самой старости. Но что-то останавливало ее от этого шага. Кем бы она тогда стала? Богатой девушкой, и все? Жила бы она безбедно, но пришлось бы постоянно скрываться и вечно всего бояться! Это ее не устраивало. Она привыкла быть в гуще событий и только сейчас поняла, как сложно будет оторваться от знакомого ей мира, от любимой работы. Это для профессионала равносильно смерти.

И тут Кращелыга впервые задумалась о своей жизни. Отчего ее никто не понимает? Она привыкла считать всех людей никчемными дураками, но почему же ей, такой умной, нет среди них места? «Что-то здесь не так, — продолжала рассуждать она, нервно вышагивая по комнате. — Почему в глазах людей я совершаю преступления? Может быть, и в самом деле я все делаю не так?»