Космическая метка

— Твой старший брат, как впрочем и младший, отличались особым умением концентрировать собственные эмоции и перераспределять их по телу силовыми волнами, обогащая тело, но калеча при этом душу. А что есть в тебе полезного для нашей империи? И какой прок мне помогать недостойному сыну?

Я опустил голову, понимая правоту наставника. Я не вышел в высший круг, учась в академии; не смог удержать принцессу Марины и опозорился; теперь на кону стоит моя свобода и честь рода. И Хагсаму Пулу, видимо, известно гораздо больше, чем я могу предположить.

— Сила взамен эмоциям. Пинер был силен сам по себе. Использование данного дара погубило его. Он сгорел, перенасытившись силой.

Холодность Иена — это выбор, который он сделал дабы стать сильным и могучим воином. Он использовал свою силу с умом до тех пор пока эмоции не захлестнули разум. — слова наставника всегда имели двойное дно, но пока суть ускользала от меня. Я не был так умен, как Сорин, что видит истину за пеленою слов.

Я вдруг вспомнил наш разговор с братом, когда тот забирал меня с Земли. Иен был опечален, как и я, смертью Пинера, оттого дал волю эмоциям. Слова брата звучали с тоскою.

— Любовь роскошь для меня, — сказал с печалью в голосе Иен, опираясь на перила балкона, — роскошь, которая доступна немногим. Мне некогда игра в ее сладкие игры.

Теплый воздух раздувал волосы брата, бросая отросшую челку на лицо. В лучах гаснущего светила локоны казались ярко-красными, словно языки пламени. А огонь в глазах добавлял образу мрачности. Опасный, дикий и холодный снаружи, он весь горел внутри себя. Безумный танец эмоций, что Иен глубоко таил в своей душе, однажды вырвется наружу, разрушая все преграды на своем пути.

Наверное, он сам не знает насколько эмоционален. Как пылает его взгляд, когда разговор затрагивает что-то личное; как смягчается лицо, когда он улыбается; и как завораживает его искренний смех. Однажды появится та, что сможет разглядеть все это за маской холодного монстра. Главное, чтоб не было слишком поздно меняться.

Я вздохнул, переводя взгляд на окно. Скоро рассвет. Я так долго добирался сюда, что потерял счет времени. А сейчас слышу рассуждения о силе духа брата и вспоминаю единственный раз, когда он позволил себе быть слабым.

Но сейчас эта история и рассказ о могуществе брата были совершенно не к месту. Я искал союзников, дабы суметь сопротивляться решению императора Виктора.

— Вы могли отказать, не унижая меня, — я обиделся, как делал когда-то детстве. Опустил голову, поджимая нижнюю губу, при этом испытав огромное чувство разочарования собою. А Хагсам Пул поцокал языком и помотал головою с отрицанием.

— Ты всегда существовал в своем мире. Избалованный и залюбленный ребенок, что не смог простить отцу исчезновение матери. Капризный и трусливый мальчишка, который ревновал мачеху и манипулировал ее вниманием. Озлобленный и недальновидный юноша, который не желал обучаться в академии и открыть для себя огромные перспективы. А они у тебя были и есть до сих пор. Только ты не хочешь их увидеть. Даже сейчас ты вернулся в младенчество. Твое поведение не приемлемо!

Я попытался извиниться, что наставник перебил, не желая слушать моих доводов.

— Иен, Пинер, Сорин — тебя окружали сильные личности, к которым ты смог найти подход — в этом твой главный талант. Ты вырос из обид и упреков, находясь в стенах академии. Но вернулся к прежним привычкам, побывав дома. Я не стану помогать недостойному сыну. Найти себя и снова обретешь силу! Тогда и возвращайся, воины академии встанут на твою сторону.

Я стиснул зубы и, молча, кивнул в знак согласия. Хагсам прав. Я расклеился, упустил важную деталь о происхождении Софии и стою на пороге погибели. Хотя, я мог скрыться, сбежать с планеты, как делал в юности, но на кону честь рода.

— Мне, как старшему из сыновей Ан Брадос придется взять ответственность за собственную глупость.

Наставник рассмеялся. Впервые за весь разговор он выдал эмоции на сморщенном лице.

— Старший говоришь?! Иен один раз умирал в академии, дабы сбежать домой. Но там его ждало разочарование.

— Разве такое возможно?! — я был удивлен сказанной фразой.

Наставник промолчал. Развернулся и отошел к своему столу, который расположился рядом с окном. Через широкое резное стекло, куда украдкой пытались пробраться первые лучи светила, были видны Алманские горы. Их серые вершины никогда не меняли своего настроения. Хагсам был подобен этим скалам крепкий и “нерушимый”.

— Что случилось с братом во времена обучения в академии? — решил узнать я, в надежде, что на этот вопрос получу ответ.

— Этот вопрос задай своему отцу и матери, — ответил мужчина, загадочно. Потом подумал, почесал подбородок и добавил:

— Или позови нового родственника, пусть заглянет в озеро душ и отыщет ту, что повинна в ненависти к тебе Валенсии.

— Кого? — спросил я и сам не знал, о ком именно хочу узнать.

Больше наставник разговор продолжать был не намерен. Он, устало, потер щеку, давая мне явный намек, и отвернулся. Я простоял около получаса, но больше не услышал ни звука от господина Пула.