Космическая опера

Спектакль подошел к концу; Изольда пропела свою «Смерть любви»; ее голос сошел на эхо; по музыкальной ткани оркестра печальной нитью прошелся голос гобоя, подчеркивая великую тему очарования и скорби… Упал занавес.

Дама Изабель повернулась к Дарвину Личли и торжествующе воскликнул:

— А теперь! Надеюсь, теперь-то он удовлетворен!

Наблюдатель быстро и безэмоционально заговорил на своем хриплом языке, состоящем в основном из согласных. Личли слушал его речь с отвисшей челюстью. Услышав перевод, дама Изабель поперхнулась и упала бы на пол, не поддержи ее вовремя рука Бернарда Бикля.

— Он все еще… несколько недоволен, — сказал Личли упавшим голосом. — Он говорит, что кое-что понимает в нашей точке зрения, но это не является извинением для плохой музыки. Он особенно возражает против того, что называет термином «скованная монотонность развития вашего хора»; он заявляет, что аудитория с менее широким кругозором, чем у него, при такой музыке просто сойдет с ума от скуки. Он находит нашу музыку такой же монотонно повторяющейся, как лепет младенца, при этом любая интерпретация, любая новая тема, любой повтор выражены с педантичной и невообразимой предсказуемостью.

Дама Изабель закрыла глаза. Наблюдатель снова встал, собираясь уйти.

— Сядьте, — сказала она хриплым натянутым голосом. — Бернард, сейчас мы покажем ему «Войцех».

Симпатичные седые брови Бернарда Бикля изогнулись в удивленную арку.

— «Войцех»? Сейчас?

— Немедленно. Пожалуйста, сообщите об этом Андрею и сэру Генри.

Бернард Бикль, постоянно оглядываясь через плечо, пошел выполнять ее просьбу. Вскоре он вернулся.

— Труппа устала, — неуверенно сказал он. — Они с полудня ничего не ели. Гермильда Варм жалуется на то, что у нее устали ноги, то же самое говорят Кристина Райт и Эфраим Цернер. Первая скрипка заявил, что из-за мозолей ему придется играть в перчатках.

— Представление «Войцех» начнется через двадцать минут, — спокойным холодным голосом заявила дама Изабель. — Пусть певцы переоденут костюмы и побеспокоятся о смене грима. Выдай таблетки тем, кто жалуется на хрип в горле, а тем, у кого болят ноги, искренне советую одеть более свободную обувь.

Бернард Бикль послушно удалился за кулисы помогать актерам, и вскоре музыканты снова заполнили оркестровую яму. Там слышалось недовольное бормотанье, хлопанье партитур и тяжкие вздохи. Первая скрипка демонстративно вышел в белых хлопковых перчатках; второй тромбонист изобразил вульгарное глиссандо.

«Войцех»! Дама Изабель смотрела на наблюдателя со скрытой улыбкой, как будто хотела сказать: «Думаешь, наш хор так предсказуем, да? А попробуй-ка проанализировать вот это!

Для единственного зрителя старалась усталая, но парадоксально триумфальная труппа, сумевшая довести «Войцех» до его великолепного финала. А наблюдатель все так же делал свои пометки с ученической старательностью и полным отсутствием эмоций.

После спектакля дама Изабель настояла, чтобы все собрались в салоне на чашечку чая с пирожным. Когда все расселись, она вопросительно уставилась на наблюдателя, взгляд ее откровенно походил на вызов.

— Ну, а теперь?

В ответ наблюдатель выдал очередную партию трудноразличимых звуков, Дарвин Личли тоскливо начал переводить.

— Я не могу рекомендовать тенденциозные, провокационные или пропагандистские произведения для водяного народа. Последняя импровизация содержательна, но слишком безрассудна. А напоследок я могу порекомендовать вашим музыкантам больше доверяться «бграссик», слушая для начала шелест ветра.

— «Шелест ветра»?

— Это определение относится к палочке сэра Генри. Наблюдатель слышит звук создаваемого ею ветра и принимает палочку за музыкальный инструмент.

— Он полный кретин, — заявила дама Изабель ледяным голосом. — Можете сказать ему, что наше терпенье подошло к концу, что мы категорически отказываемся выступать перед теми, кому в детстве медведь на ухо наступил, как это случилось с водяным народом.

Корректно изменив последние фразы, Дарвин Личли довел их до наблюдателя. Выслушав все, наблюдатель склонился над своим блокнотом и, казалось, производил какие-то подсчеты, затем сказал что-то Дарвину Личли, и тот заморгав удивленно, начал неуверенно переводить.

— Он хочет назвать свою цену за…

— Свою цену? — переспросила дама Изабель, ее голос дрожал от переполнявших ее эмоций. — Какая неслыханная наглость! Велите ему немедленно убираться с корабля!

Дарвин Личли возразил спокойным, умиротворяющим тоном:

— Местные обычаи таковы, что наблюдатель должен получать плату за свою экспертизу. Шестьсот батареек для сигнальных фонарей, кажется, вполне…

— Да о чем, ради всего святого, вы говорите? — взмолилась дама Изабель. — Что это за разговоры о батарейках к «сигнальным фонарям»?

Личли неуверенно улыбнулся.

— Батарейки к сигнальным фонарям — это единица местного обмена, по крайней мере, при сделках с земными людьми.

Несколько придя в себя, дама Изабель заговорила громко и членораздельно: