Космическая трилогия

Рэнсому показалось, будто тот шагнул в гору, а потом в один миг пропал из виду. С немалой осторожностью он последовал за ним. Возникло чувство, словно он приближается к обрыву: та, вторая комната отчего-то завалилась набок, и ее дальняя стена лежала почти на одном уровне с полом его спальни. Однако когда Рэнсом рискнул переставить ногу, пол оказался вполне ровным, стены вдруг встали как надо, и закругленный потолок очутился над головой. Оглянувшись, он увидел, что запрокинулась уже спальня: ее потолок стал стеной, а одна из стен – полом.

– Скоро привыкнете, – бросил Уэстон, заметив его взгляд. – Корабль выстроен в форме шара, и здесь, когда мы за пределами гравитационного поля Земли, нас притягивает к собственному металлическому ядру, которое находится в центре. Само собой, мы это предусмотрели и специально с таким расчетом построили судно. Ядро полое, там хранятся припасы, а его внешняя поверхность – наш нынешний пол. Вокруг расположены каюты, их стены – перегородки, на которых держится внешний шар, – по нашим меркам крыша. Поскольку «пол» всегда внизу, то участок, на котором вы стоите, кажется горизонтальным, а ближайшие стены – вертикальными. Внутренний шар довольно маленький, вы можете за него заглянуть – все равно что за горизонт, будь вы ростом с блоху – и увидеть стены и пол соседней комнаты в другой плоскости. На Земле происходит то же самое, естественно; просто мы не замечаем из-за ее габаритов.

После этих объяснений Уэстон довольно бесцеремонно предложил своему то ли гостю, то ли пленнику устроиться поудобнее. Рэнсом по его совету снял всю одежду и нацепил стальной пояс с грузами, призванный компенсировать непривычную легкость тела. Кроме того, он надел темные очки и позволил усадить себя за небольшой стол, накрытый к завтраку. Рэнсом успел изрядно оголодать и измучиться от жажды, поэтому жадно накинулся на еду: мясные консервы, булочки с маслом и кофе.

Правда, жевал он машинально, не замечая вкуса. Первая трапеза на борту космического судна не оставила совершенно никаких воспоминаний, кроме яркого света и жары. На Земле они были бы невыносимыми, но здесь, на борту, воспринимались совсем иначе. Свет при всей его ослепительности казался бледнее обычного, не такой белый, как дома, а словно бы золотистый и оставлявший на удивление резкие тени.

Что до жары, то она, совершенно сухая, давила на тело сильными руками массажиста и вызывала не сонливость, а, напротив, неожиданную бодрость. Головная боль прошла, Рэнсом как никогда ощущал прилив сил, храбрость и воодушевление. Постепенно он осмелился поднять голову к потолку. Окна были затянуты железными ставнями, оставляя лишь крохотную щель, прикрытую к тому же плотным темным материалом, и даже сквозь него невыносимый свет резал глаза.

– Я всегда думал, что в космосе темно и холодно, – смущенно заметил он.

– Забыли про солнце? – презрительно отозвался Уэстон.

Какое-то время Рэнсом ел молча. Наконец заговорил снова:

– Если уже рано утром такое творится…

И сразу осекся, увидев, как перекосило его собеседника. На миг стало жутковато: здесь ведь не бывает ни утра, ни вечера, ни ночи – лишь бесконечный полдень царит на миллионы, миллиарды кубических миль вокруг.

Рэнсом снова взглянул на Уэстона. Тот предупреждающе вскинул руку.

– Молчите. Все, что нужно, мы уже обсудили. На борту слишком мало кислорода, чтобы тратить его на пустые разговоры.

Потом он встал и, не позвав за собой Рэнсома, вышел в одну из многочисленных дверей, которые до сих пор были закрыты.

Глава V

Казалось бы, дни, проведенные на космическом корабле, должны были отложиться в памяти Рэнсома как полные ужаса и тревоги. Его отделяли от Земли астрономические расстояния, а тем двоим представителям человеческой расы, что разделяли с ним тяготы путешествия, ни в коем случае нельзя было доверять. Куда его везут, зачем? Похитители наотрез отказывались говорить о своих мотивах. Дивайн и Уэстон по очереди сидели в помещении, куда Рэнсома не пускали; видимо, там находился пульт управления кораблем. Уэстон, сменившись с дежурства, практически все время хранил молчание. Дивайн был более словоохотлив и частенько болтал с пленником, громко при этом хохоча, так что Уэстон не выдерживал и начинал колотить в перегородку, требуя не тратить попусту воздух. Однако и Дивайн всегда замолкал, стоило разговору свернуть в определенное русло. Впрочем, он всегда был готов высмеять идеалиста Уэстона. Похоже, самому ему было плевать и на будущее человеческого рода, и на контакты двух инопланетных рас.

– На Малакандре есть что поважнее, – добавлял он, подмигивая.

Когда же Рэнсом спрашивал, что именно, бывший однокашник лишь ухмылялся в ответ и начинал разглагольствовать о бремени белого человека и благах цивилизации.

– Так планета обитаема? – пытался выяснить хоть какие-то подробности Рэнсом.