Космическая трилогия

— Должно быть, он говорил о духовном равенстве, — сказала матушка Димбл, — а вы ведь не считаете, что вы духовно выше Айви? Или же он говорил о браке.

— Вы понимаете его взгляды на брак?

— Дорогая, он очень мудрый человек. Но он — мужчина, да еще и неженатый. Когда он рассуждает о браке, мне все кажется, зачем столько умных слов, это ведь так просто, само собой понятно. Но многим молодым женщинам не вредно его послушать.

— Вы их не очень жалуете, миссис Димбл?..

— Да, может быть, я несправедлива. Нам было легче. Нас воспитывали на молитвеннике и на книжках со счастливым концом. Мы были готовы любить, чтить, повиноваться, и носили юбки, и танцевали вальс…

— Вальс такой красивый, — сказала Айви, которая уже принесла пирог, — такой старинный.

Тут открылась дверь и послышался голос:

— Если идешь, иди!

И в комнату впорхнула очень красивая галка. За нею вошел мистер Бультитьюд, за ним — Артур Деннистон.

— Сколько вам говорить, — сказала Айви Мэггс, — не водите вы его сюда, когда мы обед готовим!

Тем временем медведь, не догадываясь о ее недовольстве, пересек кухню (как он думал — никому не мешая) и уселся за креслом матушки Димбл.

— Доктор Димбл только что приехал, — сказал ей Артур, — он пошел наверх. Вас тоже там ждут, Макфи.

3

Марк спустился к завтраку в хорошем настроении. Все говорили о том, что бунт прошел прекрасно, и он с удовольствием прочитал в утренних газетах свои статьи. Еще приятней ему стало, когда он услышал, как их обсуждают Стил и Коссер. Они явно не знали, что статьи написаны заранее, и не подозревали, кто их написал. У него все шло в это утро как нельзя лучше. Еще до завтрака он перекинулся словом о будущем Эджстоу и с Фростом, и с Феей, и с самим Уизером. Все они считали, что правительство прислушается к голосу народа (выраженному в газетах) и поставит город хотя бы на время под надзор институтской полиции. Введут чрезвычайное положение, дадут кому-нибудь полную власть. Больше всего подошел бы Феверстон. Как член парламента он представляет нацию, как сотрудник Брэктона — университет, как сотрудник института — институт. Словом, в нем слились воедино все стороны, которые иначе могли бы прийти в столкновение; статьи, которые Марк должен был написать об этом к вечеру, напишутся сами собой. Но и это не все. Из разговоров стало ясно, что есть и другая цель: в свое время, когда вражда к институту дойдет до апогея, Феверстоном можно пожертвовать. Конечно, говорилось это туманней и короче, но Марку было совершенно ясно, что Феверстон уже не в самом избранном кругу. Фея заметила: «Что с Дика взять, политик!..» Уизер, глубоко вздохнув, был вынужден признать, что дарования лорда Феверстона приносили больше плодов на ранней стадии его научного пути. Марк не собирался подсиживать его и даже не хотел, чтобы его подсидел кто-нибудь другой; но все это было ему приятно. Приятно было и то, что он (как выражался он про себя) «вышел на Фроста». Он знал по опыту, что везде есть незаметный человек, на котором почти все держится, и было большой удачей даже узнать, кто это. Конечно, Марку не нравилась рыбья холодность Фроста и какая-то излишняя правильность его черт, но каждое его слово (а говорил он мало) било в точку, и Марк наслаждался беседами с ним. Вообще, удовольствие от беседы все меньше зависело от приязни к собеседнику. Началось это, когда Марк стал своим среди прогрессистов; и он считал, что это свидетельствует о зрелости.

Уизер был с ним более чем любезен. К концу беседы он отвел его в сторону и отечески спросил, как поживает супруга. Он надеялся, что слухи об ее… э-э-э… нервной дистонии сильно преувеличены.

«И какая сволочь ему сказала?» — подумал Марк.

— Дело в том, — продолжал Уизер, — что, ввиду вашей высокоответственной работы, институт пошел бы на то… э-э-э… конечно, это между нами… я говорю по-дружески, вы понимаете, неофициально… мы допустили бы исключение и были бы счастливы увидеть вашу супругу среди нас.

До сих пор Марк не знал, что меньше всего на свете он хотел бы увидеть здесь Джейн. Она не поняла бы многих вещей — того, сколько он пьет… ну, словом, всего, с утра до ночи. К своей (и к ее) чести Марк и представить себе не мог, чтобы она услышала хотя бы один из здешних разговоров. При ней самый смех библиотечного кружка стал бы пустым и призрачным, а то, что ему, Марку, представлялось сейчас простым и трезвым подходом, показалось бы ей, а потом и ему цинизмом, фальшью, злопыхательством. Окажись здесь Джейн, Бэлбери обратится в сплошное непотребство, в жалкую дешевку. Марка просто затошнило при одной мысли о том, как он учил бы Джейн умасливать Уизера или подыгрывать Фее. Он туманно извинился, поблагодарил и поскорее ушел.

Позже, днем, Фея подошла к нему и сказала ему на ухо, облокотившись о его кресло:

— Ну, доигрался!

— Что такое? — спросил он.

— Не знаю, что с тобой, но старика ты довести умеешь. Опасные штучки, опасные…

— О чем вы говорите?