Космические демоны

Она оглядела его критически, пока он готовил ей чай. Пакетики с чаем казались крошечными в его огромных руках. Как правило, она принимала его безоговорочно, любила, но время от времени видела его как бы на расстоянии, какими-то чужими глазами, и тогда он ее чем-то раздражал.

«Господи, какой верзила, — подумалось ей. — Неудивительно, что мама рванула от него. Вот бы и мне!»

Он швырнул чайные пакетики в раковину и поглядел на нее.

— Ты о чем замечталась, Эли?

— Да так! — ответила она. Ей стало совестно.

Они никогда не говорили о матери, которая два года назад скрылась. В жизни Элейн образовалась как бы глубокая яма, как волчья ловушка, которую ей удавалось большую часть временя обходить, но иногда она соскальзывала в нее, испытывая первоначальный ужас.

Ей было бы легче, если бы Дэвид поговорил с ней об этом. Но как только она заговаривала, он плотно смыкал губы, а потом злился на нее. Молчание наполняло ее болью и чувством вины, а злость только вызывала страх и обиду. Ей было некому рассказать, что она чувствовала, и потому в уме она сочинила бессчетные письма к матери. Большинство из них никогда не выливались на бумагу, а те, которые писала, никогда не отсылались. Да она и не знала, куда их посылать, но так все-таки сохранялась иллюзия, что мать по-прежнему досягаема и все еще ее любит.

«Милая мамочка. — сочиняла Элейн про себя. — Вот мне снова приходится поступать в новую школу. Мне бы надо новую одежду. Как ты думаешь, стоит ли мне остричь косу?»

Она села к столу, взяла в руки кружку с чаем, которую ей пододвинул отец. Несколько минут назад она думала, что вот ему все безразлично, что с ней происходит. А теперь ее грела мысль, что он не знает, о чем она думает. Она положила три ложки песку в чай и оглядела недостроенную кухню. На столе лежал начатый батон, баночка с маргарином и джем. И маргарин, и джем были присыпаны опилками.

— Есть будешь? — спросил отец, намазывая себе на хлеб джем с опилками.

— Я не голодная. — Элейн покачала головой.

— Как хочешь. А я примусь за работу. Тут еще уйму надо сделать, не будем же мы тут сидеть вечно.

— Ты меня в школу проводишь? — спросила Элейн торопливо.

Он поглядел на нее с удивлением.

— Ты хочешь, чтобы я пошел?

— Ага, — сказала она. Хотя вовсе не была в этом уверена. Уж очень у него была заметная внешность. Люди вечно на него таращились. Но отправляться одной в незнакомую школу тоже было ужасно. Дэвид взял в руки электропилу, которая лежала на недоделанной табуретке.

— Все будет нормально. Я приду тебя встретить, ладно!

— Ладно, — ответила она. — Дашь мне что-нибудь на завтрак?

Он вытащил двухдолларовую бумажку из кармана и протянул ей.

— Счастливо, детка.

— Ладно, — сказала она снова.

Пила заверещала еще до того, как она успела открыть дверь и выйти из дому.

«Малая мамочка, — стала она сочинять снова, захлопывая за собой наружную дверь, — твоя дочка идет в новую школу в старой одежде и без завтрака. По дождю», — добавила она, дотрагиваясь до мокрых кустов в запущенном саду, и прошла через калитку, которая соскочила с петель и была просто прислонена к каменному забору.

Как только она вступила на тротуар, мимо промчался велосипед, обдав ее грязной водой из лужи. Она увидела, парня в черной куртке и черных джинсах и крикнула ему вдогонку:

— Гляди, куда едешь, идиот!

Другой парень вышел из двора соседнего дома, крикнул:

— Подожди меня, Марс! Мама сказала, чтобы ты меня подождал!

Парень на велосипеде не обратил на него никакого внимания и скрылся за углом. Его брат театрально вздохнул и пробормотал:

— Вот постой, скажу маме.

У него было круглое оливкового цвета лицо, полноватое и добродушное, карие глаза и темные волосы.

— Эй, — сказал он. — Вы только что переехали?

— Ага.

— Ты будешь ходить в школу Кингсгейт? Хочешь, я покажу тебе, как туда идти?

— Сама найду, — сказала Элейн с некоторой осторожностью. Она столько раз меняла школу, что научилась быть осторожной. Ни к чему было сразу проявлять дружелюбие. Обычно кто первым предлагал дружбу, того, как правило, никто не любил.

— Как тебя зовут? — спросил мальчишка, нисколько не обижаясь.

Элейн поняла, что от него быстро не отделаешься.

— Элейн Тейлор, — сказала она с некоторой подковыркой в голосе, которую ножно было прочесть так: «А тебе что за дело?»

— Меня зовут Джон. Джон Ферроне. Мы соседи. А это мой брат Марио. Ему велят ждать меня, а он никогда не ждет. Я учусь в седьмом. А ты?

— В седьмом, — сказала она.

В этот раз в ее слонах звучало: «Отвяжись».

Джон Ферроне шагал рядом и вел свой велосипед за руль.

— Вы что, правда, что ли, заплатили сто тысяч за этот дом? Мой отец говорит, что вас надули.

— Ничего мы за него не платили, — сказала Элейн, — это не наш дом. Мы просто поживем в нем немного.

— Я так в думал, что твоему отцу столько не одолеть. Я видал, как вы разгружали свою поклажу.

«Любитель совать нос не в свое дело», — подумала Элейн сердито.

— Он, что ли, будет ремонтировать дом?

Джон вроде бы и не задавал вопросы, а констатировал. Раз на его вопросы не было ответа, значит, так оно и было. Затем последовал новый вопрос: