Космические тайны курганов

Причастившиеся от жертвы-тотема (мифического предка, воплощаемого в ритуале предметом, растением, животным или человеком) брали на себя определенные обязательства, которые соблюдались гораздо строже, чем клятва. Они становились соплеменниками, даже если происходили из различных народностей. Поэтому когда археологи сталкиваются со случаями совместно­го нахождения в культовых местах разнокультурной ке­рамики или других вещей, можно не сомневаться в уста­новлении дружественных отношений между различными племенами. Так, в Нижнем Поднепровье второй поло­вины III тысячелетия до нашей эры в детских могилах находят разнотипные сосуды: от местной матери и при­шлого отца, или наоборот.

Именно в силу сопричастия обожествлялись или счи­тались приближенными к богам мастера развитого пер­вобытнообщинного строя. В "Ригведе" представлено три брата Рибху, имя которых означает "работа", "ремес­ло", "искусность". Они обслуживали богов, им покрови­тельствовало потустороннее Солнце и благодаря своему мастерству они получили бессмертие... Причина же за­ключалась в том, что, создавая вещь, мастер как бы творил мир, а между вещью и миром принципиальной разницы не делалось. Так что мастер уподоблялся бо­гу не за заслуги, а по праву своей умелости.

Погребения мастеров в курганах отличаются осо­бым обилием инвентаря. Это самые "богатые" могилы рубежа III—II тысячелетий до нашей эры. Набор ин­вентаря состоит из орудий труда, заготовок, сырья; го­товые изделия встречаются редко, бытовые вещи — еще реже. Известны совместные захоронения взрослых с детьми, где инвентарь сосредоточен возле последних (хотя обычно бывает наоборот). В знакомом уже нам кургане у Большой Белозерки обнаружено подзахоро­нение безынвентарного мужчины к ранее умершей жен­щине — мастерице скорняжного дела с соответствую­щим набором инструментов.

Характерно, что единственный раз упомянутая в "Ригведе" каста мастеровых уподоблена стопам жертвен­ного Пуруши. В мифологии других народов ремеслен­никам также отводится место внизу общественной лест­ницы, они роднятся с потусторонними божествами (а в христианстве — с нечистой силой: вспомним гоголев­ского кузнеца Вакулу).

Такое "уничижение" обусловливалось рядом при­чин: действительно большей значимостью земледельцев и скотоводов, более поздним по сравнению с ними вы­делением ремесленников, но главным было родство их с подземными ("воспроизводящими"), а не небесными ("сияющими") божествами. К тому же в первобытном обществе отсутствовало иерархическое противопостав­ление верха и низа; любое место почиталось, раз оно было необходимо общине. И почиталось тем более, чем необходимее было. Так, мастерство вождей и жрецов оказалось наиболее почитаемым не потому, что они "обманули народ" или же "захватили права", а в силу резкого возрастания значимости управленческого труда (а именно к нему относится любая власть) в период кру­шения извечных устоев первобытнообщинного строя.

Вожди и жрецы стали первыми "теоретиками" выяв­ления и изучения причинно-следственных связей.

Восприятие пространства и времени является основ­ным критерием качеств и личного и общественно­го ума.

В первобытную эпоху с присущим ей мифологиче­ским сознанием пространство и время представлялись весьма необычно, с точки зрения современного челове­ка, конечно. Они не разделялись; разве что в восприятии времени преобладало ощущение цикличности, а в восприятии пространства — предметности.

В мифах мы не найдем абстрактных "земли обето­ванной" или "страны благоденствия" последующих классовых формаций, но обнаружим более конкретные "чудесный дворец" или "молочные реки с кисельными берегами". Сама "земля" в те времена означала не что иное, как плодородный слой почвы, а "родина" — мес­то, где был рожден человек и где родился его мифиче­ский предок. С уверенностью можно сказать, что для племени степных скотоводов, воздвигнувшего курган в виде беременной или рожающей богини, именно он и был родиной.

Установлено, что пространство представлялось пер­вобытному человеку безмерным. Он мог то всю родину сузить до места у очага, то землянку представить Все­ленной. Это мы определяем набор магических предме­тов как "украшения или амулеты в виде молоточковид­ных булавок и орнаментированных блях", а для древних людей они были и моделью мироздания и инструмента­ми воздействия на него. Это для нас "Солнце" — Сурья, свертывающий дневной небосвод, поэтический образ, а создатели соответствующего гимна "Ригведы" считали эту картину реальностью.

Вследствие предельной конкретизации пространства, снятие противоречий, как скажет современный фило­соф, или героические деяния, как представлял себе сня­тие противоречий первобытный человек, происходили на рубеже благого и пагубного, бытия и небытия. В ми­фе это место предстает "не-нашим (небесным или под­земным) миром", но в быту его заменителем выступа­ло святилище или кладбище...

Но если пространство мы еще кое-как можем при­знать вещью, то время пространством — никак! Как же пришли к такому представлению первобытные люди?