Космические тетради (СИ)

Тетя подружилась с соседкой по палате и казалась даже веселой. Соседка, говорит, работала на ювелирном заводе: «Ну, ты помнишь, муж моей троюродной бабки до - бился открытия в нашем городе ювелирного завода? Тот, мимо памятника которому мы проходим в наш квартал к бабушке… Так вот, она до самой его ликвидации так и работала… Какое это было золотое время! В галерее начали изучать звериный стиль, тогдашний директор говорил, что искусство должно приносить доход, хотел наладить тут туризм — ну это они через поколение говорят, а туризма все нет и нет, но тогда наш известнейший краевед разрабатывал тропы по области — вплоть до самых северных точек. Этот потом этот хитрый Шац присвоил себе все его архивы, да и не только его…»

Ну, тетины истории я уже на своей памяти вырубила.

С утра опять апатия. Мне 15 лет, хочется игры и приключений! Весь день впереди — одно школьное занудство, даже если и приправленное нашей фантазией, оно становится от нее еще более убогим. И человек, который в наших глазах жил играя, теперь лежит в могиле. А мы, 15-летние травиночки, шатаемся на ветру даже при тихой погоде, в надежде к кому-то прислониться. Но вокруг нас нет надежной опоры. Я знаю, что и Саша, притянутая ко мне подобием, обладает таким же еще не истребленным детским чутьем — она хорошо понимает, что попала в несомненно гиблое место.

Остальные одноклассники уже не вняли чутью — они поверили в то, кем их назначили и распределились согласно ролям. Возможно, когда-нибудь потом чутье вернется, и они ощутят дуновение ветра на кончиках пальцев, когда вернутся на начатую дорогу.

После уроков, оставив сумки в кабинете учителя физики и получив от него инструкции, как найти Виктора, Саша и я дворами выходим на дамбу — отсюда начинается подъем к кладбищу. Могу сказать, что я в тот момент не боюсь смерти — зато опасаюсь, что нас оставили одних там, где мы совсем не ориентируемся. Хочется поскорее выбежать за дверь. Пока Саша наклоняется и покупает бумажный пакетик у одинокой бабки, сидящей на повороте к кладбищу верхом на деревянном ящике, я слежу за ее движениями мутным взглядом. Я иду к Виктору, чтобы проясниться, чтобы спросить у свежего земляного холмика с букетами и венками самое главное. Зачем я тут, откуда он уже ушел? И что мне тут нужно делать? Иду не из любви, а из безысходности и эгоизма. А еще из лени. Жду, что голос с небес выдаст шпаргалку.

И он ее выдает: «Ouvrez vos gros cahiers cosmiques! Откройте же, наконец, свои огромные космические тетради! Дуболомки, дурьи башки! Откройте их и начните сами записывать — за собой, а не за другими».

Саша теребит у меня перед глазами красные тряпичные цветочки.

Я иду назад.