Он чувствовал на спине пот. Останавливаться опасно — если он охладится слишком быстро, мускулы скрутит. А если их скрутит, то он не выберется из леса. Накинутые на плечи тяжёлые меха не смогут отгонять ночной мороз вечно. Чтобы согреть кости нужен огонь, а чтобы питать их — мясо.
Плоть. От одной мысли потекла слюна. От неё зарычал живот, и задрожали руки. Он не помнил, когда ел в последний раз. Его сородичи будут ждать высоко в верховых болотах, дрожа вокруг огненной ямы, ожидая, когда вернётся охотник и принесёт с собой тушу. Старый гадатель рун будет искать знамения его судьбы, а щенки — кричать от голода.
Но сейчас он не мог думать об этом — сейчас важна была охота, погоня, тьма и свет, запахи, слабые отзвуки, чувство земли под ногами.
Он глубоко вдохнул, раздувая ноздри, рискнув вдохнуть больше холодного воздуха, желая учуять добычу во тьме. Над головой трещали тяжёлые от снега ветви, а ветер выл над разбитой землёй словно призрак. Стужа была совершенной и обвивала всё живое своими леденящими объятиями.
Зверь был здесь, где-то среди высоких столбов деревьев, он жался к земле и тяжело дышал на ковре из разбитых иголок, ожидая его.
Он склонил голову, пытаясь прикинуть расстояние, направление, поместить себя в разум преследуемого.
Охотничье чутьё — так это давно назвал для себя Ульфан, способность пробраться в разум добычи, увидеть, куда она побежит, наметить незримые тропы судьбы, петляющие по узким путям цельного мира. Все достойные охотники умели делать так, проникать в вюрд зверя, как годи проникали в вюрд людей.
Он принюхался вновь, чувствуя тяжесть ветвей над головой, душащих всё кроме кусачего ветра. С тем же успехом он мог бы быть под землёй, в нижнем мире, в ловушке пещер, петлявших и извивающихся под беспокойной землёй Фенриса.
Этот лес был младше его, но деревья уже вытянулись в высоту на сотню шагов, скорчившиеся сучковатые ветви тянулись к далёкому свету, прочные как железо, твёрдые как кость. Если бы он пошёл дальше, то лес бы сомкнулся вокруг него, заставив идти по узким тропинкам, покрытым щетиной инея и колючками, способными пронзить живот мужчины. И где-то там скрывался зверь, ворча, урча, свернувшись в ожидании весны. Зверь поймёт, что за ним идёт охотник.
Ульфан сжал топор. Когда он повернул его, звёздный свет замерцал на выцарапанных на клинке рунах — тонких линиях серебра.
Он сам назвал его, послав годи, хранивших эту честь для себя. Скулбротсьёр — так он назвал его. Череполом. Он легко лежал в руках — деревянная рукоять, да железный клинок, вбитый в скол и обмотанный кожей. Не лучшее оружие, но зима была суровой, и им приходилось бороться за каждый клочок и пользоваться тем, чем есть.
Направьте этот клинок, взмолился он, покосивших на небо, увидев проблеск далёких звёзд в узкой прорехе между ветвями, не зная, услышат ли его таящиеся в вышине боги резни и удачи.
А затем он пошёл дальше, петляя между деревьями, тряся длинными волосами.
Они высадились на “Громовом Ястребе” “Злоба Хель”.
Боевые прорицатели ордена опознали старый открытый пустоте ангар на одном из сбитых в кучу корпусов и притянутых космических обломков во внешней оболочке скитальца, а боевого орудия корабля оказалось достаточно, чтобы пробить путь внутрь.
Во время подлёта, во время разворота под боком скитальца, Гуннлаугур смог разглядеть вблизи его — тянущийся ввысь во всех направлениях, измученный ужасами и временем, всё ещё мерцающий от эфирных огоньков, сияющих над измученной тушей словно трупный газ.
У них не было данных ни о внутренней планировке, ни архивных записей о прошлых появлениях, ни тактических показаний сенсорной проверки снаружи. Бегемот мог провести в варпе тысячелетия или даже века. Он мог быть пустым, полным лишь эха, а мог быть кишеть ксеносами. Да он вообще мог бы быть обычным астероидом, если бы не туррели и лопасти, выступающие из окостеневшего скрепляющего материла. Здесь были похоронены корабли, некоторые старые как Империум, а другие возможно ещё старее. Когда они приблизились, и обозревательные порталы стали показывать лишь шероховатую оболочку, Гуннлагур ощутил, как волосы на шее встают дыбом.
Малефикарум. Скиталец изрыгнуло из варпа, и застарелая вонь эфира тянулась через пустоту, вызывая ту же реакцию, что и всегда. Он сжал рукоять громового молота крепче, направляя жажду убивать в нечто более полезное.
“Злоба Хель” проскользнула в тень разбитого входа в ангар, напором двигателей удерживая положение. Внутри кабины экипажа корабля красные фонари исчезали во мраке и тревожное освещение мелькало вдоль входа на спусковую рампу.
– “Рука Русса” — раздался голос пилота по каналу стаи, и пустотные затворы раскрылись, обрушив рампу. — Доброй охоты.
Первым вышел Гуннлаугур, давя решётчатый металл своим терминаторским боевым доспехом, наслаждаясь его огромным весом и мастерством его создателей. Следом шли четыре его брата по стае, каждый в одинаковых льдисто-серых доспехах, шаги каждого тяжелы и раскатисты.