Бьорн остался на помосте один, застыв по команде. Он смотрел, как Русс зашагал прочь. Его огромная фигура воодушевляла. Казалось, вся усталость примарха прошла, плечи поднялись, спина выпрямилась. Даже в этот момент Бьорн раздумывал над тем, чтобы не подчиниться приказу. Он раздумывал, не броситься ли за примархом, потребовав ответа, почему из всей свиты только его оставляют, и что за новое видение завладело импульсивным разумом Русса. Они ссорились и прежде и всегда мирились. Если это была его ошибка, если он каким-то образом оступился, то должен быть способ все исправить. Русс всегда был тяжелым повелителем, но никак не жестоким. Русс вернется, когда посчитает нужным, и все объяснит. Примарх принимал импульсивные решения и раньше, и этот случай не был исключением. Поэтому Бьорн не стал настаивать на немедленном объяснении. Веря, что смысл видения будет раскрыт, он позволил повелителю уйти, не называя причины. Но пока он смотрел, как Русс проходит под аркой и покидает зал, тошнота не проходила, а по камням скреб холодный ветер.
Они несли его по извилистым коридорам Клыка. Тело все время сопровождали воины Великих Рот. Необходимость в спешке была первостепенной, поэтому носилки спустили по огромным вертикальным шахтам, пронизывающим горы от вершины до ледяных тайных переходов. По пути вниз собирались толпы перешептывающихся смертных трэллов, на их лицах отражалась смесь надежды и тревоги. Некоторые взывали к судьбе о его освобождении, другие отдавали честь сжатыми кулаками, третьи в печали падали на колени. Носилки двигались дальше, и температура стала повышаться. У камня появился красноватый оттенок, а воздух наполнился парами прометия. Символы охотничьих стай сменились эмблемой богов железа: с топора на молот.
Когда воины добрались до нижних кузней, их уже ждал создатель клинков — древний Слейек. Его доспех был таким же, как и всегда: темным, как смола, и покрытым налетом, свидетельствующим о сотне проведенных кампаний, увенчанным серворуками, которые сжимались и лязгали, словно военные трофеи. Кагрим и Тране поднесли тело Бьорна к железному жрецу, который вышел навстречу по широкой дамбе, выступающей из бурлящего озера магмы. Погребальный зал на конце дамбы был огромен, его крыша исчезала высоко в сердце горы. Глубокие колодцы вокруг скалистого выступа светились первобытным пламенем, вспыхивая и осыпая искрами голый камень. Края платформы были заставлены массивными машинами времен рассвета имперской эры: огромными, отмеченными красными полосами и рычащими скованной энергией. На радиальных платформах, переброшенных через огненное озеро, выстроились ряды железных трэллов в толстых металлических масках.
Когда контейнер с телом Бьорна остановился перед Слейеком, тот поклонился. В руках железного жреца уже были инструменты, которые восстановят изломанное тело.
— Что ты скажешь? Это можно сделать? — спросил Зимний Коготь.
Слейек долго изучал окровавленное тело, линзы шлема щелкали, когда окулярные приборы проводили измерения.
— Я помню, когда впервые увидел его. Еще один сорвиголова, расхаживавший по моей кузне в поисках оружия с горящими от жажды убийства глазами. Тогда он был одноруким, лишившимся когтя. Я прогнал его. Но он все равно забрал то, что хотел.
Железный жрец наклонился, осторожно приподняв тело на носилках, оптика доспеха безостановочно стрекотала.
— Я думал, что он быстро погибнет. Что переживу его, как пережил других. Даже сейчас я бы предпочел ошибиться на этот счет.
Его серворуки приступили к работе. Железные трэллы шагнули вперед, вставив металлические стержни в носилки. Пламя в уходящих вниз шахтах разгорелось, обдав жаром зал. За спиной творца клинков, где возвышались девять каменных колонн, зазвенели и натянулись цепи. Открылся провал, выпустив пар, как только поршни выдвинулись до предела.
— Его сердца бьются. Дух цепляется за жизнь. Ты сотворил чудо, телотворец, — сказал Слейек.
Зимний Коготь промолчал и отошел вместе с Кагримом, уступив место железным трэллам. Слейек напоминал громадного железного паука, склонившимся над распростертой добычей, серворуки вытянулись, готовые расчленить останки. Слуги железного жреца забубнили, монотонно распевая древние обряды умиротворения богов машины, наковальни и души разгневанного мира.
Как только провал открылся полностью, зазвенело еще больше цепей, каждая из них была толщиной с кисть человека. Из бездны хлынули багровые потоки, растекаясь по почерневшему каменному полу. Машины загудели, и что-то начало подниматься. Из самых глубин, из безмолвных склепов, куда никогда не проникал свет и жар.
— Лучший саркофаг… Только так, — заявил Кагрим.
Поглощенный подготовительным процессом Слейек презрительно рассмеялся.
— Все мои саркофаги лучшие.
Из передней серворуки выдвинулось сверло.
— Но не бойтесь. Подобного этому никогда не было.