Космические волки: Омнибус

— Пошли, подберем его! — приказал Хакон, пересекая залу и стреляя из болтера во все стороны. Свен побежал за ним. Когда он добежал до них, сержант уже поставил Эгиля на ноги и предложил опереться на него. Эгиль отпихнул его.

— Отвали! Когда я не смогу стоять на ногах, пусть мой труп сожгут.

В глазах берсерка застыло дикое, опасное выражение. Он наполовину обезумел от боли и жажды убийства. Он шатался, но стоял на ногах твердо.

— Я в норме. Чтобы меня прикончить, нужно что-то покруче капли кислоты.

Сквозь затухающее пламя огневой завесы проступил могучий силуэт воина тиранидов, державшего в каждой лапе по живому мечу. Клинки светились кислотно-зеленым светом, который напомнил Свену гноящуюся рану. Он поднял клинки словно косы, чтобы срезать выбранную жертву.

— Берегись! — крикнул Свен, прыгая вперед и перехватывая нож левой рукой. Его клинок глубоко ранил тиранида, рассек кость и плоть. Свен почувствовал, как его руку и клинок затягивает чужацкая плоть тиранида. Он почувствовал мягкое липкое давление кишок твари на руке. Когда он вытащил клинок, раздался отвратительный сосущий звук.

— Отступаем! — Свен потянул Эгиля к двери. Секунду обожженный кислотой человек стоял, наблюдая за битвой, и Свен подумал, что тот не пойдет. Затем Эгиль развернулся и побежал к двери.

Сфинктер закрылся за ними с шипением. Эгиль издал ужасный смешок. Звук словно выливался из его обожженных щек.

— Мы показали им, кто тут хозяин — прокаркал он.

Свен промолчал, задумавшись, сколько же еще тут таких кошмарных инкубаторов.

Когда разгорелась битва, Ньялу пришлось подавлять в себе растущий страх. Ощущение чужацкого присутствия вернулось в его разум, столь же постоянное и подрывающее боевой дух, сколь и непрекращающийся размеренный стук далекого сердца. На сей раз он чувствовал, что чужаки стали действовать тоньше. Они пытались подорвать его решимость. Они считали его слабым звеном отделения.

И он боялся, что они были правы.

Он почувствовал волны могучего чужацкого разума вокруг себя, каждая мысль исходила от отдельного существа, от отдельного мелкого мозга, который нес часть разума сообщества.

Он знал, что это бесполезно. Зачем бороться? Его предчувствие сбылось, как и всегда. Не легче ли просто сдаться? По крайней мере, это прекратило бы ожидание и страх. Почему бы просто не сложить оружие и не принять неизбежное? Надежды не было, ему и его братьям никогда не выбраться из нутра чудовища. То был живой мир и все в нем было против них. Ничто не могло сбежать.

Пока Ньял пытался отбросить эти мысли как порождение враждебного внешнего источника, другая мысль просочилась в его смущенный ум. Может быть, разум улья пощадит их, примет как расу рабов, позволит им жить и приспособит их к проживанию внутри рой-флота?. Там ему будет безопасно, удобно, легко.

Он ведь всю жизнь был одинок, разве не так? Чужой для окружающих, непонятый, отделенный? Если он присоединится к разуму улья, он никогда больше не будет одиноким. Он будет частью великого целого, новой и нужной частью, посланником к другим людям. Рой-флот вскормит и защитит его, сделает его своим. День человечества закончился. Во Вселенной устанавливался новый порядок. Он может быть его частью, если захочет.

Сперва Ньял отбрасывал эти мысли как фантазии, порожденные его обезумевшим от страха разумом, но потом понял, что его не обманывали. Он соприкасался с разумом улья и предложение было абсолютно искренним.

Он был в затруднении. Он действительно всю жизнь чувствовал себя одиноким. Он не хотел умирать, даже зная, что это богохульство для его веры. Истинный десантник предпочел бы смерть бесчестью не раздумывая. Разум улья предлагал ему не только возможность жить и быть частью сообщества, но, возможно, даже бессмертие.

На секунду он позволил себе роскошь поддаться искушению — но потом отступил от края.

Он осознал, что хочет оставаться один, быть собой. Одиночество, принесенное его даром, само было даром: оно сделало его тем, кто он есть.

Оно сделало его особым, и он желал этого больше всего на свете. Его ощущение себя делало его человеком, и делало его живым. Если бы он похоронил его внутри чего-то еще, он, особое создание, стал бы словно мертвым.

Кроме того, бытие космическим десантником тоже было частью его личности. Они сделали его тем, кем он был. Он был удивлен, поняв, что принимает их путь. Он провел слишком много времени со своими товарищами, чтобы их предать. Общие трудности и общие опасности закалили связь между ними, что позволял ему иногда, когда он хотел, прекращать его одиночество. Они были его обществом. Они позволяли ему быть собой и одновременно частью чего-то большего.

На секунду он увидел связь между рой-флотом и его Орденом. Орден был по-своему живым. Его плотью были служившие ему люди. Его традиции и обычаи были его памятью и разумом. Он тоже требовал верности и подавления себя — но как-то по-другому, не так, как тираниды. Он мог это перенести.

Словно почувствовав его отказ, ощущение присутствия разума улья исчезло. Он стоял один в абсолютно пустом коридоре, и за его спиной бушевала битва.