Космические волки: Омнибус

Но ни слова силы, ни разрывные болты, ни разряды молний не действовали на врага. Раздутое тело твари продолжало расти, испуская пар и словно вливаясь в хлюпающие, изгибающиеся формы. Ротовая щель прорезалась среди потоков быстро твердеющей плоти, и одно-единственное имя соскользнуло с окутанных дымом губ.

— Ваша.

Услышав это, Торскир мгновенно оступился и упал на одно колено. Посох выпал из рук жреца, оба его сердца заколотились с немыслимой быстротой. Хватая ртом воздух, Космический Волк потянулся к гладию, висящему на поясе, и даже успел вытащить меч из ножен, но в этот момент на него обрушилось маслянистое цунами. Скользкая материя облепила Торскира, словно плёнка, пригибая плечи воина к земле, топя его в кипящем плену нечистот. Все чувства рунного жреца погрузились во мрак, тьма забила глотку и затмила линзы шлема. Ощущая кислотные ожоги на коже, Торскир закричал от первобытной боли. Космодесантник пытался сопротивляться, собрать остатки сил, но они покинули воина, пораженного словом, именем, воспоминанием.

А потом боль ушла. Яростный ветер стих, так же внезапно, как и ворвался в комнату. Комок черноты расползся по полу мутными темными полосками, и эхо болтерных залпов умолкло.

— Жрец? — снова спросил Васик.

Вместе с остальными воинами стаи он смотрел на Торскира. Никто не двигался, космодесантники держали своего командира на прицеле болтеров. Космических Волков охватила неуверенность, внезапно возникшие сомнения удерживали их на месте. Все в комнате видели, что вышло из бреши под аркой и куда оно ушло.

То, что когда-то было Торскиром, улыбнулось. Оно почувствовало, как разрываются края смертного рта, обнажая растущие с каждым мгновением зубы. Где-то в глубине существа истошно кричал человек, прежде обладавший этим телом. Что ж, ему предстоит вопить ещё очень, очень долго.

— С сожалением сообщаю, что ваш жрец больше никому не ответит, — растягивая слова, произнес пожиратель душ, поигрывавший костяными когтями, которые на глазах вырастали из латных перчаток, пробив керамит.

Волки одновременно открыли огонь, и ни один из болтов не прошел мимо цели, но даже боль, причиняемая столь яростным и опустошительным вихрем разрывных зарядов, казалась похитителю тел всего лишь мимолетным неудобством.

Демон-жрец широко раскинул руки, призывая новые струи маслянистой эссенции, на которых, словно лоскуты ткани на ветвях, висели рваные клочья мрака. Прорычав вызов врагам, от которого затряслось подземелье, он ощутил родовые муки крыльев, пробивающихся из плеч, копыт, раскалывающих сабатоны, и новых костяных выростов, царапающих изнутри трескающийся керамит доспеха. Какое-то довольно недолгое время стены сотрясались от звуков боя, шагов сражающихся, отчаянных выпадов и ударов мечей, а также от рёва изрыгаемого демоном голодного огня.

А потом опустилась тьма. Вслед за ней наступила тишина, нарушаемая лишь долгим, приглушенным смехом.

Фэлиас шел вдоль колоннады по направлению к покоям Рамона. Над головой чернокнижника переливалось безмятежно сиреневое небо, тронутое оттенком вечерней прохлады. Впрочем, даже такая прекрасная планета, как Переталиас, настоящий мир-сад, порой подвергалась внезапным и жестоким сдвигам орбиты. Таковы были радости и угрозы существования в той области небес, которую обитатели Империума с восхитительно грубой точностью называли Оком Ужаса.

Сейчас Фэлиас пребывал в хорошем настроении. Его вознесение до лорда-чернокнижника прошло без затруднений, магические силы достигли неведомых прежде высот. Воин Тысячи Сынов чувствовал себя переполненным их мощью, почти раздувался от скрытого потенциала, словно все в мире — неважно, реальном или том, что открывался освобожденному разуму — теперь было ему по плечу.

Подобное ощущение пьянило, и Фэлиас, возможно, впервые в жизни осознавал, почему его легион постигла столь жестокая судьба и какие опасности все ещё поджидали Тысячу Сынов.

Впрочем, сейчас он мог позволить себе небольшое удовольствие, передышку в многовековом странствии, которое чернокнижник собирался продолжать ещё, по меньшей мере, несколько столетий.

Добравшись до галереи в личных покоях своего бывшего учителя, Фэлиас обнаружил его на дальнем конце круглого помещения под стеклянным куполом. Облачённый в небесно-голубые одеяния Рамон, слегка наклонившись, стоял за старинным медным телескопом с хрустальными линзами и наблюдал за движением звезд.

Приблизившись к нему, Фэлиас обнаружил, что лазурный наряд пошит по моде Просперо, в стиле, забытом десять тысячелетий назад. Возможно, даже из оригинальной ткани, а не воссозданной копии. Точно определить не смог бы никто, кроме самого Рамона, всегда находившего способы получить желаемое.

— Значит, ты добился своего, — произнес бывший учитель, поворачиваясь к гостю, — в совершенстве овладел нашими магическими искусствами. Поздравляю.

— Своим успехом я обязан только вам, — поклонился Фэлиас, но Рамон отмахнулся от комплимента.

— Итак, куда отправишься теперь?

— Не знаю. Судьбы укажут мне путь.

— Воистину так.