Космический капкан

– Ты не знаешь, что такое фетишизм? Я объясню тебе. Это вид сексуального влечения к какому-нибудь материальному предмету. Например, к интеллектуальному холодильнику. Полагаю, основой замещения нормальной сексуальности в твоем случае стало твое гиперболизированное осознание того, что холодильник тоже имеет разум и может накормить тебя из своего чрева.

Жмых стоял с открытым ртом, не в силах произнести даже слова от возмущения.

– Поверь мне, Глеб Эдуард, мне не сразу удалось смириться с известием о твоей нездоровой ориентированности. Но затем я подошел к этому вопросу интеллектуально. Переосмыслил его, так сказать. Принял в расчет твой тяжелый жизненный опыт, заключение в колониях на астероидах, где совсем не было женщин, голод, лишения, плюс ко всему нездоровую наследственность. Наверняка один из твоих родителей злоупотреблял пьянящими колосками или чем покрепче. И тогда я пришел к выводу, что и сам, подобно тебе, мог бы стать фетишистом – обыкновенным извращенцем, если смотреть на это с обывательской точки зрения, но…

– Ах ты, погань графоманская! – проговорил Жмых, глаза его обратились в узкие щелки. – Намекал, значит, намекал, а теперь выложил все карты, как на духу. Спасибо, друг, – на последнем слове он сделал акцент, – что сказал мне, что именно ты обо мне думаешь!

– Глеб, Глеб, послушай, твой порок не есть ненормальность! Скорее даже наоборот. Твой фетишизм – признак некой утонченности, инакости, это отличает тебя от остальных.

– На-ка тебе отличие от остальных! – с этими словами Жмых с удовольствием заехал поэту стальным ящиком в ухо. Тот упал на землю, встрепенулся, поднял глаза на обидчика, и каблук тяжелого ботинка врезался ему в лоб. Лемуриец опрокинулся на спину и почувствовал обиду. Следом за обидой пришла ярость. Следом за яростью беспамятство…

Секунду спустя Жмых, взяв ноги в руки и сохраняя гробовое молчание, чтобы не выдать своего присутствия, удирал по темной улице рангунского района. За ним, роняя пену из перекошенного рта и издавая утробное рычание, несся поэт, чья тонкая душевная организация в одночасье сменилась яростью берсеркера.

«Догонит – убьет!» – думал Глеб, выжимая из организма все ресурсы, чтобы только убраться подальше от впавшего в боевой раж лемурийца.

Он промчался вдоль темного квартала, повернул за угол и едва успел затормозить, чтобы не врезаться в толпу рангунов. Полдюжины лохматых братков стояли возле большого пассажирского катера, обсуждая свежие новости.

– Я ему дал по репе и сказал: будешь платить мне, козел, а иначе…

Жмых попятился.

– Кого я вижу! – послышался знакомый голос из толпы. – Сам пришел!

Клешня!

Рангуны обернулись и уставились на Глеба. Он в замешательстве закрутился на месте, не зная, что предпринять. Обезумевший лемуриец вот-вот должен объявиться. В мгновение ока его сграбастало множество шерстистых рук.

– Попался, беспредельщик! – Клешня торжествовал. – Кончился ты теперь, Жмых! Как пить дать кончился. Ха-ха, ребята. Фарт мне все же улыбнулся! И чемоданчик у него какой-то клевый…

Ящик с деньгами перекочевал к Клешне. И только тот собирался отвесить пленнику затрещину, как из-за поворота появился брызжущий слюной лемуриец. Издав яростный рык, он принялся крушить челюсти. От его мощных и быстрых ударов громадные рангуны отлетали, как меховые куклы.

Жмых почувствовал, что хватка слабеет, рванулся и оказался на свободе. Он предпочел отбежать подальше, спрятаться за угол одного из домов, чтобы наблюдать за ходом поединка со стороны, не принимая в нем непосредственного участия.

Лукас дрался с яростью поистине безграничной. Размахивал кулаками, бил ногами, как заправский кикбоксер, кусался, плевался, норовил боднуть в живот. Одному из рангунов удалось схватить лемурийца за плечо, но тот вывернулся, сломал врагу запястье, вырвал зубами кусок шерсти из бедра. Пнул другого в пах. Противник, вскрикнув, упал на колени, пополз в сторону.

Все происходило в считаные секунды, настолько стремительно, что враги даже не успели достать оружие.

Клешня первым рванул из-за пояса пистолет. Каким бы хорошим бойцом ни был лемуриец, несущемуся со сверхзвуковой скоростью кусочку свинца он не мог ничего противопоставить.

Глеб понял, что пришла пора вмешаться. Умело пушенный его рукой камень угодил рангуну в затылок. Клешня затряс головой, но пистолет из руки не выпустил. Обернулся, ища взглядом, где может скрываться метатель камней. И тут на него обрушился лемуриец. Запрыгнул на спину, обхватил ногами, сдавливая ребра, впился зубами в лохматую шею. Держась за шерсть на загривке одной рукой, кулак другой Лукас раз за разом впечатывал в макушку Клешни.

Пару секунд рангун пытался скинуть обезумевшего поэта, потом завизжал и помчался вдоль улицы. На ходу лемуриец успел пнуть пяткой еще одного косматого, попав точно в подбородок. Враг опрокинулся на спину и остался лежать без движения.