Космический хищник

Когда Тхэн почти полностью засыпал яму, я отобрал у него лопату и сам закончил дело, утрамбовав напоследок землю ногами. Из засыпанной ямы торчал только торец гильзы с маленькими усиками антенн. Придирчиво осмотрев результаты работы, я подогнул антенны в сторону палатки и только тогда вкрутил в торец гильзы активатор. До самого упора, пока сигнальный глазок не замигал зеленым светом.

— Порядок. — Отряхнув ладони, я встал с колен. — Пойдем дальше.

И повел Тхэна теперь уже прочь от реки. Гильзы следовало вкопать так, чтобы в охватываемый ими сектор свертки пространства попадала палатка. Честно говоря, я не очень верил, что гильзы сработают в нужный момент и, главное, успеют накрыть млечника. В лучшем случае у меня будет пять секунд, а разгонное время энергетического выброса гильз составляет три с половиной секунды. То есть для нажатия кнопки мне остается всего полторы секунды, причем это только в том случае, если я замечу млечника в самый момент его появления. Поэтому я не очень рассчитывал на гильзы, надеясь только на то, что другую свою роль — провокационную — они сыграют.

Вторую гильзу мы не вкапывали. Тхэн поставил ее на указанное мною место, и она сама легко, как раскаленный стержень в масло, вошла в землю. Теперь понятно, почему аборигены не знают лопат.

Когда я, стоя на коленях, подгибал усики антенн и вкручивал в торец гильзы активатор, нас вдруг на мгновение накрыла тень. Словно птерокар неслышно, на бреющем полете пронесся над нами. Это было столь неожиданно и столь непривычно для безоблачного неба Пирены, что мне показалось, будто нас атакует млечник. Я прыгнул в сторону, упал на землю, откатился и выхватил парализатор. И увидел, как метрах в десяти над нами, аритмично взмахивая крыльями, стремительно скользит парусник «скорбящая вдова». Двигался он, как и все большие чешуекрылые, скачками, прыгая в воздухе из стороны в сторону.

Я выстрелил в него раз, другой, но не попал, и парусник, выйдя из зоны досягаемости, скрылся за прибрежными деревьями.

— Черт! — выругался я и в сердцах стукнул рукоятью парализатора по земле. Нужно было выставить парализатор на рассеивающий луч, а не стрелять узконаправленным.

— Плохо, сахим, — мрачно изрек Тхэн. Он стоял метрах в пяти от меня, скрестив руки на груди. Впервые я видел его в такой позе и без улыбки. Когда вестница смерти появляется днем, это не к добру.

Он вдруг резко повернулся ко мне спиной и застыл.

— Так и есть, — глухо проронил он. — И Колдуну что-то не нравится. Завтра днем он будет здесь.

Я встал с земли, отряхнул с одежды пыль и с сожалением посмотрел вслед скрывшемуся паруснику. И только тогда до меня дошло, что сказал проводник.

— Как — завтра? Еще на солончаках ты говорил, что хакусинам туда добираться два дня!

— Я говорил правду, сахим. И именно сейчас мое племя на солончаках ловит тахтобайю.

Я совсем оторопел.

— Ну и что? Ведь отсюда до солончаков в три раза дальше, чем от них до вашего селения!

— Это не имеет значения, — невозмутимо обронил Тхэн. — Где мы будем ставить следующую гильзу, сахим?

Я внимательно посмотрел на проводника. Кажется, события начинали развиваться в ускоренном темпе. Может, и к лучшему, что не удалось подстрелить «скорбящую вдову». Похоже, времени на ее мумификацию у меня не было бы.

— Идем, — сказал я.

Остальные три гильзы мы поставили глубоко в долине, окружив палатку полукольцом. Когда мы вкапывали четвертую гильзу, я неосмотрительно выпил всю воду из фляги и оставшийся путь изнывал от жажды. Не знаю, то ли сегодняшняя жара оказалась чересчур сильной и для Тхэна, то ли его обеспокоил неожиданный дневной разговор с Колдуном или выбило из колеи появление вестницы смерти, но он уже не пел, движения стали вялыми, и он еле плелся за мной, спотыкаясь на каменистой почве.

Хорошо, что я утром догадался поставить чайник с кипяченой водой в палатку. За время нашего отсутствия вода охладилась, и я, забравшись под полог, жадно выхлебал ее прямо из носика. И, словно подкошенный, рухнул на спальник. Каждой клеткой обезвоженного организма я чувствовал, как вода, будто в сухой песок, впитывается в меня, насыщая блаженной влагой. Когда вода полностью пропитала все тело и выступила на иссушенной солнцем коже испариной, я испытал острый пароксизм безумного счастья. Как от наркотика. Не нужно мне было больше ничего на свете.

И в этот пик наивысшего блаженства снаружи донесся сдавленный крик, а затем глухой звук упавшего тела. Находясь еще в полуобморочном состоянии, я высунул голову из палатки. Так и не сняв рюкзака, Тхэн навзничь лежал на земле, широко раскинув руки. Глаза его были закрыты, и, похоже, он не дышал.

— Тхэн! — позвал я.

Мой проводник никак не отреагировал.

— Что с тобой, Тхэн?

Я выбрался из палатки. Никакой реакции. Черт, неужели пиренита тоже может хватить тепловой удар?