Да, его час настал. Долгожданный, трижды благословенный час. Газават – священная война! – годы и годы терпеливо ждал он ее прихода. Ждал затаившись, напялив презренную шкуру жалкого пастуха Азизбека. И вот появился вестник. Три слова, три заветных словца, бережно хранимых где-то в тайниках души, подтвердили подлинность посланца. «И каждый получат по заслугам», – ответил Эрсарихан строкой Корана, служившей отзывом. Вестник был немногословен. Расстелив карту на кошме, он вполголоса перечислял пункты. Эрсарихан кивал, полузакрыв глаза, – все названия были ему хорошо знакомы. «Ачил-кудук, – произнес посланец. – Я был на нем – вода свежа и сладка, как шербет. Там вы сможете утолить жажду». «Ачил-кудук», – повторил Эрсарихан и рассмеялся тихо и радостно. «Приятные воспоминания? – посланец метнул на него быстрый взгляд. – Я слышал, вы сражались в тех местах». «Было, все было, – вздохнул Эрсарихан. – Прошу вас, продолжайте». Гость снова уткнулся в карту. «Встреча в Кала-и-хумбе. Там ждут джигиты, поднявшиеся за веру. Они все встанут под ваше стремя, почтеннейший сердар».
«Сердар», – шептал старик, привычно раскачиваясь в такт верблюжьему шагу. Горделивая улыбка кривила его коричневые высохшие губы. «Сердар»... Так титулуют только военачальника, командующего. Что ж, те, кто решали, не ошиблись в выборе. Он будет достойным мечом Ислама, грозным и беспощадным. Кровь, реки крови должны пролиться, чтобы навечно смыть самую память о долгах годах безверия, горечи и позора. Смерть неверным, смерть и пытки отступникам, колеблющимся тоже смерть!
Подгоняемые безжалостным седоком, бежали усталые, выбившиеся из сил верблюды. Бежали часы. И звездные табуны, кружащие вокруг Демир газык – железного своего прикола, завершали ночной пробег. Семь Небесных Конокрадов, вечно сохраняющих строй огромного ковша, подкрались к самому горизонту. Старик оглянулся. Утренняя звезда, при свете которой караваны поднимаются с ночлега, уже сияла на востоке.
Поспешно остановив верблюдов, старик заставил их опуститься наземь. Легко, совсем по-юношески соскользнул с седла. Порывшись во вьюке, он извлек оттуда протертый молитвенный коврик и, расстелив на песке, опустился на колени. Дело веры – первое дело на газавате!
Старик беседовал с богом. Это была странная молитва. Слова покорности перемежались зловещими клятвами, просьбами, исполненными честолюбивых вожделений. Кому, как не ему – чистокровному игу, – потомку могучих завоевателей – быть владыкой Черных песков, владыкой воды и жизни? Уж он-то сумеет начисто вывести заразу. Начало положено – доброе начало! Там, позади в ночи, двое гяуров с отчаянием в сердцах ждут наступления рассвета. Они обречены. Фляжка воды? Хоп, хоп, – глотки друг другу перегрызут они за эту фляжку. А потом – конец. Солнце Черных песков сожжет пришельцев. Слов нет – приятней, трижды приятней было б устроить им «чормех». Четыре кола – и человек, плашмя распятый под солнцем, может только дышать да ощущать, как сохнет язык во рту и накаляется боль в конечностях. Древняя казнь, мудрая казнь! Хоп, хоп, – все, все это будет еще. Сейчас нет времени. Надо спешить – джигиты в Кала-и-хумбе ждут своего сердара.
На востоке разгорается заря. Небо поблекло, погасли звезды. Угасла и Утренняя звезда, которую гяуры зовут Венерой.
Старик огляделся. Хвала Всевышнему – он уже на месте! Слева виднеются развалины мазара, за тем вон холмом – колодец. Ачил-кудук. Эге, и деревцо даже сохранилось на холме! Старик снова оглядывается и тихо-тихо смеется. Воспоминания увлекают в прошлое. Вот он молодой, отважный, как барс, джигит лежит, распластавшись на песке. В руках новенький одиннадцатизарядный ли-энфильд – подарок друзей-инглизов. Одиннадцатизарядный, но... в магазине лишь один патрон. А тех – двое, вот досада! Правда, они без оружия, но неизвестно, что у них там, внизу, у колодца... Ну что ж, один патрон – одна жизнь – во славу Аллаха! Он старательно прицеливается в невысокого белокурого парня с непокрытой головой, но неожиданная мысль заставляет опустить винтовку. Злорадно ухмыляясь, ловит на мушку хрупкую девичью фигурку. Выстрел гулко отдается в барханах, и девушка в золотистой тюбетейке, обхватив красноватый ствол сюзена, медленно сползает на песок. Хоп, хоп, – а ведь не ошибся он – можно и одним патроном поразить двоих. Пусть-ка теперь собирает своих жучков, гяур! Кинув последний взгляд на обезумевшего от горя юношу, он ящерицей сползает вниз.
...Вздохнув, старик поднялся с колен. Хвала Всемогущему, ему есть что вспомнить. А впереди – новые подвиги, новая слава и новая добыча.
С верблюдами в поводу он спешит к колодцу. Животные еле плетутся, поводок оттягивает руку. Странно, неужели не чуют близости воды?