Собственная воля легко подавляла тягу к жестокости, но ведь она была…. Как и Элизабет, ставшая олицетворением недосягаемой мечты.
Что порадовало, тянуть с ответом, испытывая границы его самообладания, Шаевский не стал:
- Старший Исхантель летит на Эстерию. Думаю, говорить, по чью именно душу, не стоит?
Вопреки собственным ожиданиям, Валанд не вспылил, всего лишь отвел взгляд, чтобы никто не заметил, как мелькнуло в них… обреченностью.
Вздохнув, скривился:
- Ты ей ничем не поможешь!
- Что?! – непонимающе вскинулся Шаевский. Продолжил зло, с надрывом: – Чем тебе скайлы мозги прочистили?!
Проигнорировав вопрос Виктора, Валанд глухо произнес:
- Я еще на Зерхане понял, почему он ее не убил. – Посмотрел на Шаевского. Не бесстрастно, как скайл, бесчувственно. – Он принял ее, как воплощение своей Богини и теперь уже не отдаст никому.
- Точно – прочистили, - качнул головой Шаевский, бросив взгляд на демоницу, словно ища у нее поддержки. Та, в ответ, опустила ресницы. Мол, поняла. – Ее прикрывает Горевски и Звачек. Потом и я подоспею….
- О чем ты говоришь?! – неожиданно для всех, сорвался Валанд. Выглядело страшно. В глазах холод и чернота, словно бездной плеснули, на губах кривая усмешка, а от едва сдерживаемой ярости, в комнате только что не звенело. – Горевски, Звачек, ты…. Пока она находилась в Союзе, его еще могли остановить границы. Пока он был на Самаринии, его еще мог удержать эклис. Но на Эстерии…. Чем ближе Риман будет к ней, тем сильнее!
- Сомневаюсь, что наш общий знакомый этого не учел, - криво улыбнулся Виктор. Наполнил свой бокал до краев, выпил залпом. – Не в первой, прорвемся….
Валанд, медленно приходя в себя, выдохнул:
- Извини….
- Она любит Ровера, - поставив бокал на стол, твердо произнес Шаевский, глядя в глаза другу и напарнику, - и этого не изменить. – Развернулся резко, направившись к двери, бросил на ходу: - Я на синей палубе, каюта триста двенадцать.
Валанд не сопротивлялся, когда Азалия, подойдя вплотную, залезла горячими ладонями под тунику. Нежно гладила, царапала коготками, очерчивала подушечками пальцев кубики пресса. И даже сам, жестко, не сдерживая сил, прижимал к себе, целовал, не отпуская, пока она не начинала «плыть», теряясь в удушье. И отдавал себя, позволяя демонице экспериментировать с его телом, и брал сам… ненасытно, словно в последний раз.