Космический Рейнджер

Он старался не обращать внимания на боль, думать только о радио, видеть только радио. Его ноги будто увязли в резине, но он заставлял их преодолевать сопротивление.

Наконец он поднял руку, но она остановилась в шести дюймах от коротковолнового передатчика. Дэвид понял, что выдержке его приходит конец. Как бы он ни старался, его измученное тело больше не поддастся. Всё кончено.

«Хильда» была парализована. Эванс без сознания лежал на койке; Верзила скорчился на полу; и, хотя Счастливчик упрямо оставался на ногах, единственным признаком жизни в нём была дрожь пальцев.

Снова в его мозгу прозвучал голос, всё такой же ровный, безжалостно монотонный:

— Ты беспомощен, но ты не потеряешь сознания, как твои товарищи. Ты будешь испытывать боль, пока не согласишься погрузить свой корабль, рассказать нам всё, что нам нужно, и закончить свою жизнь. Мы можем терпеливо ждать. Ты не можешь сопротивляться нам. Ты не можешь бороться с нами. На нас не действует подкуп. Не действуют угрозы.

Дэвид сквозь бесконечную пытку почувствовал, как в его вялом, затянутом болью мозгу рождается какая-то мысль.

Подкуп? Угроза?

Подкуп?

Даже в полубессознательном состоянии вспыхнула мысль.

Он оставил радио, мысленно отвернулся от него, и боль сразу стала меньше. Он сделал осторожный шаг в сторону, боль ещё уменьшилась. Он совсем отвернулся.

Дэвид старался не думать. Старался действовать автоматически, без предварительного планирования. Они сосредоточились на том, чтобы не дать ему воспользоваться радио. Они не должны осознать другой угрожающей им опасности. Безжалостный враг не должен разгадать его намерения и помешать ему. Он будет действовать быстро. Они не смогут его остановить.

Не должны!

Он добрался до медицинского шкафчика и раскрыл его дверцу. Зрение его затуманилось, и он потратил драгоценные секунды, отыскивая ощупью.

Голос произнес:

— Каково твоё решение? — Боль снова начала усиливаться.

Счастливчик держал её — квадратную бутылочку из голубого силикона. Пальцы его искали маленькую кнопку, которая отключает парамагнитное микрополе, плотно закрывающее крышку.

Он вряд ли почувствовал кнопку. Вряд ли видел, как сдвинулась и упала крышка. Вряд ли слышал, как она ударилась о пол. Как в тумане, он видел открытую бутылочку, как в тумане, он протянул руку с нею к эжектору.

Боль вернулась со всей яростью.

Левая рука Дэвида протянулась к дверце эжектора; дрожащая правая рука поднесла к отверстию драгоценную бутылочку.

Рука двигалась целую вечность. Он больше ничего не видел. Всё покрыл красный туман.

Он почувствовал, как рука и бутылочка ударились о стенку. Он толкнул руку дальше, но она не двигалась. Пальцы левой руки болезненно оторвались от дверцы эжектора и двинулись к бутылочке.

Он не может уронить её. Если уронит, у него не будет сил её поднять.

Теперь он держал её двумя руками и двумя руками потянул вверх. Она рывками поднималась, а Старр из последних сил удерживался на краю сознания.

Бутылочка исчезла!

В миллионах миль, как ему показалось, он услышал свист сжатого воздуха и понял, что бутылочку выбросило в теплый венерианский океан.

На мгновение боль дрогнула и затем одним гигантским рывком исчезла полностью.

Счастливчик осторожно распрямился и отошёл от стены. Лицо и тело его были покрыты потом, мысли всё ещё путались.

Как только смог, он, шатаясь, двинулся к передатчику, и на этот раз его ничто не остановило.

Эванс сидел, обхватив голову руками. Он жадно пил воду и повторял:

— Я ничего не помню. Я ничего не помню.

Верзила, голый по пояс, обтирал голову и грудь влажной тряпкой, на его лице была неуверенная улыбка.

— Я помню. Всё помню. Я стоял, слушая, как ты разговариваешь с этим голосом, Счастливчик, а затем без всякого предупреждения растянулся на полу. Не мог повернуть голову, не мог даже мигнуть, но всё слышал. Слышал голос и твои слова, Дэвид. Я видел, как ты двинулся к радио…

Он перевел дыхание и покачал головой.

— В первый раз у меня не получилось, — негромко сказал Старр.

— Не знаю. Ты вышел из поля моего зрения, и после этого я мог только лежать и ждать, когда ты начнешь передачу. Ничего не происходило, и я решил, что они и тобой завладели. Мысленно я видел, как мы все трое лежим, как живые трупы. Всё кончено, а я даже пальцем не могу шевельнуть. Могу только дышать. Потом ты снова показался, и мне захотелось смеяться, и плакать, и кричать одновременно, но я мог только лежать. Я едва видел, как ты приклеился к стене. Не мог понять, что ты делаешь, но через несколько минут всё кончилось. Уф!

Эванс устало сказал:

— И мы действительно направляемся в Афродиту? Это правда?

— Да, если только наши приборы не врут, но я не думаю, чтобы они врали, — ответил Дэвид. — Когда вернемся и найдем время, нам всем не помешает медицинская помощь.

— Сон! — настаивал Верзила. — Это всё, что мне нужно. Всего два дня непрерывного сна.

— И это тоже, — сказал Счастливчик.

Но на Эванса испытание подействовало очень сильно. Это было ясно видно по тому, как он обхватил себя руками, как ссутулился в кресле. Он сказал:

— Они больше не вмешаются в наши действия?