Космический рубеж

– Я еще не сестра, в смысле, не совсем монашка, я пока послушница. И Мари – мое светское имя. Стану монашкой, мне дадут другое.

Алексей взял тяжелый, состоящий из свинцовых пластин фартук, застегнул его, прикрыв низ живота, и встал на платформу. Тихо заурчал электропривод, и он оказался зажат между стойкой и подвижной частью аппарата. Послушница заняла место у пульта.

– Не двигайтесь… Задержите дыхание… Можете одеваться…

Старлей сошел с платформы.

– У вас все в порядке, – поспешила успокоить его она.

– Я и не сомневался, – стал одеваться Алексей. – Всегда удивлялся, что приводит молодых и красивых в монастырь?

– Вера и сострадание, – заученно произнесла послушница, а затем неожиданно улыбнулась: – У каждого свой путь, который не всегда можно облечь в слова. Вот, например, что вас привело в армию? Военные тоже в своем роде монахи. Я имею в виду, что армия заставляет от многого отказаться.

– Сложный вопрос, Мари, но я чувствую, что оказался на своем месте.

– Я чувствую то же самое. И не стоит пытаться со мной заигрывать, – посоветовала она. – Бесполезно.

Миротворцам отвели просторную комнату на втором этаже. Раскладные кровати были уже застелены, на столе их ждал скромный ужин. Смирнов поднял оконные рамы, в помещение ворвался свежий ночной ветер. Небо заволокли тучи – ни луны, ни звезд. Падали редкие, но крупные капли дождя. Он протянул руку, почувствовал на ладони теплую влагу и проговорил:

– Теперь зарядит надолго.

– Товарищ старший лейтенант, садитесь есть, – пригласил его Шелехов. – Мне тут даже нравится. Монашки красивые, как стюардессы, на ужин нам бутылку сухого вина оставили. Жизнь, как в раю.

– Лучше бы они нам спирта отлили, – поморщился старшина Гаврилов.

9

За время поездки солома свалялась, рассыпалась по кузову. Плененных миротворцев бросало из стороны в сторону. Водитель не жалел ни машину, ни ее пассажиров. Джип, захваченный боевиками, ехал следом. Дорога пошла в гору. По оживленности охранников стало понятно, что конечный пункт близко. Наконец грузовик резко затормозил. Сидевший рядом с британским майором прапорщик Григорьев упал. Подняться со связанными за спиной руками было не так-то просто.

– Выходите, – рявкнул араб в камуфляже.

Возле остановившихся машин уже крутились вооруженные темнокожие подростки, с любопытством заглядывали в кузов, некоторые из них впервые за свою недолгую жизнь увидели настоящих белых людей.

– Отошли подальше! – прикрикнул на них охранник, спустившись на землю, и открыл задний борт.

Никто не помогал пленным спускаться с машины, наоборот, эта процедура была для боевиков чем-то вроде аттракциона. Когда один из «томми» не удержался на ногах, прыгнув с кузова, толпа разразилась жутким хохотом.

– Только бы не упасть, – пробормотал прапорщик и глянул вниз.

Виктор Григорьев прыгнул. Его качнуло, и он неминуемо упал бы, но британский майор подставил ему плечо:

– Держись.

Мужчины несколько секунд балансировали, упираясь плечами друг в друга.

– Порядок, – наконец произнес Григорьев.

За выгрузкой наблюдал и командир отряда повстанцев. Тумани стоял в стороне, скрестив на груди руки, и щурился. Он не смеялся вместе со своими головорезами, просто созерцал сам процесс.

Все пленные оказались на земле. Прапорщик осмотрелся. Пылали четыре костра. Над головой простиралась маскировочная сеть, которую поддерживали высокие жерди. Шел дождь, и над нею поднимался пар. В перспективе виднелась вертикальная скалистая стена. К ней вплотную примыкала сооруженная из стволов акации просторная клетка. Высота ее была такой, что уже находившиеся в ней пленники не могли подняться в полный рост. Они сидели, вглядываясь во вновь прибывших. Прапорщик уловил в их взглядах не только тревогу, но и подобие радости, мол, еще кому-то не повезло. Население клетки представляло собой пеструю картину. Здесь были и темнокожие крестьяне, и арабы, и даже несколько белых.

Тумани прошелся перед пленными миротворцами, разглядывая их. Взгляд у него был тяжелый, не каждый мог выдержать его, и люди опускали головы. Полевой командир задержался перед прапорщиком, посмотрел ему прямо в глаза. Григорьев взгляда не отвел, и они с минуту пристально смотрели друг на друга.

– Не хорохорься, – с улыбкой произнес Тумани. – С тебя здесь быстро спесь собьют.

– Ты пожалеешь, что напал на миротворцев, твою банду уничтожат, – проговорил Григорьев.

Тумани хищно улыбнулся, словно ждал этих слов. Он сделал шаг вперед, а потом, резко развернувшись, ударил прапорщика в солнечное сплетение. Это произошло так быстро, что Григорьев не успел приготовиться к удару. Кулак вошел глубоко в живот, дыхание перехватило, но прапорщик все же устоял на ногах.

– Запомни, – прошипел Тумани, – говорить здесь разрешено только тогда, когда тебя спрашивают. Понял? – Он схватил Григорьева за плечи и выпрямил: – Я спросил, а ты не ответил.

– Он все понял, – поспешил ответить за хватавшего ртом воздух прапорщика британский майор.

– А тебя не спрашивали, – холодно произнес полевой командир и занес руку, чтобы ударить Филдинга.

– Я понял, – прохрипел прапорщик, предупреждая удар.