Космический вальс. Повесть

- Отличные последствия. Никто даже не заметил, что мы воспользовались волновым гипнозом. Эго был тот самый «крайний случай», предписанный инструкцией.

- В какой момент был включен аппарат?

- Минут через пятнадцать после взлета. Ракета в общем-то далеко не улетела, но все-таки…

- А вы знаете, что Яковлев вернулся сам?

- Естественно «сам», под воздействием волнового внушения.

- Нет, сам - без влияния извне.

- Ну, шутите. Я сама задала нужную программу и нажала кнопку.

- Аппарат не сработал! Взгляните-ка на контрольные записи. Так что педагогика, наше воспитательное влияние оказались сильней.

- Что же с аппаратом? - разволновалась Назарова. - Обязательно все проверю… обязательно…

Мы расстались с Назаровой, договорились, что я зайду за ней и на общественный суд мы отправимся вместе.

Связываюсь с квартирой Максима Николаевича.

На видеоэкране Светлана Васильевна, его жена. Милая, обаятельная женщина. Поговоришь с ней - и если на душе хоть немного хмурится, все зальет успокоительной голубизной.

- Добрый день, Светлана.

- Здравствуйте, Жанна Васильевна.

- Как там мои воспитанники?

- Тарас что-то мастерит, а Наташа играет с девочками на детской площадке.

- Повесть одолели?

- Да. Она очень понравилась Тарасу.

- Я подобрала новую книгу. Пусть зайдет в библиотеку и возьмет… С задачами справляется?

- По-моему, все в порядке.

- А у тебя как дела?

- У меня? - удивилась Светлана. Обычно я справляюсь только о детях. - В самом лучшем виде.

- А Максим Николаевич? Как себя чувствует?

- Прекрасно. Рана давно зажила.

- Все удивляюсь, как он решился улететь?

- Поддался настроению. И еще говорит - такой красивой девушки, как ваша дочь, нигде и никогда не видел.

- Не ревнуешь? - шутя спросила я.

- Пока не было повода, - улыбнулась Светлана. - Максим любит меня. Я это хорошо знаю.

- Тот злосчастный полет будут обсуждать сегодня. Максим ничего не говорил?

- Нет.

- Значит, скажет. Ну, до свидания. Зайду в пятницу.

- Ждем!

Соединяюсь еще с девятью домами, где живут мои подопечные. Убеждаюсь - везде полный порядок. Теперь десяток минут можно уделить и себе. Открываю дневник Улугбека и внимательно перечитываю несколько страниц, исписанных мелким отрывистым почерком.

Из дневника Улугбека:

Двигатели взревели, как бы демонстрируя свою неукротимую мощь. Постепенно тигриный рык понизился до кошачьего мурлыканья и наконец смолк. Желтоватая пыль плотно окутала корабль, и мы некоторое время ждали, пока завеса спадет и даст возможность выйти наружу и увидеть Веду лицом к лицу, во всем ее объемном и цветовом многообразии.

Геологи, к экспедиции которых меня прикрепили, открыли наконец дверцу, опустили лесенку и один за другим попрыгали на мягкий грунт. Они вскинули за плечи увесистые рюкзаки и, прощально помахав мне, гуськом зашагали в сторону скалистой гряды. Я тоже не стал терять времени - подхватил походную сумку с красками и провизией, удобнее перекинул через плечо ремень этюдника и направился к бухте, которая блестела узкой полоской.

Справа обугленным частоколом возвышались осколки стен бывшего города. Я не удержался, свернул к руинам, и меня поразила мрачная палитра открывшейся картины. Черные, темно-коричневые, бурые тона освещенной части и глухие, темно-синие предельно короткие тени. Их почти не видно под лучами двух солнц - глубоко спрятались в щели, трещины, но там, откуда они выглядывают, бьет холод, такой ощутимый, что редкая чахлая травка, оказавшаяся рядом, мерзнет, напряженно заострилась и изо всех сил тянется к теплу…

Страшное место. Выразительный символ бед и несчастий, которые претерпевали люди на пути в нынешние века. Обязательно здесь поработаю. Попишу этюды. Чувствую - может получиться что-то значительное.

А сейчас - вперед. Осмотрю все как следует - и за дело.

Приблизился к берегу. Вода плещется ровно, мягко, напоминая ласковые набеги на песок черноморской тихой волны. Но это иная вода. Освещенная искусственным светом, она и смотрится, и воспринимается иначе. Голубизна не чистая, цветовая гамма водного простора осложнена тяжелыми оттенками, вызывая лишь одно впечатление, один мотив - печаль, воспоминания о бывших трагедиях.

Памятник на берегу Герману Петрову хотя и умело вписан в окружающий ландшафт, все же отдает чужеродностью. О нелепости человеческой гибели кричит кусок отшлифованного мрамора, на планете, которой мрамор неведом; идеально ровная отражающая солнце плита и корявые темные берега… Жутко! Но именно так, в ключе неожиданных сочетаний, и напишу.

Под ногами успокаивающе шуршит песок. Следы торопится смыть волна; вода заполняет ямки и некоторое время держится в них, окрашивая в глубокий темно-желтый цвет и как бы испытывая четкую песчаную линию на прочность.

Планета отнюдь не пустынна. Кажется, вокруг никого, но все говорит о присутствии человека. У пристани покачивается небольшое судно, далеко на горизонте, будто букашки, еле заметно движутся разноцветные точки лодок, за густой кромкой деревьев - красные четырехугольные крыши домов… К жителям Веды я не спешу, еще успею встретиться с ними. Потом, когда хорошенько осмотрюсь и намечу места для работы.