Космология ЭРОСА

Мы можем обнаружить в равной степени два мощных образа, когда обычно говорим об Эросе в исторических эпохах. Это образ крылатого Амура, вооруженного луком, с колчаном стрел, венком и факелом, и близ него — «платоновский Эрос», ставший символом «платонической любви». Изображения нежно резвящихся Амуров достигли своего совершенного воплощения в александрийскую эпоху и затем были повторены в период рококо. Платонический Эрос хотя и был связан с более глубокими идейными пластами, но, как мы продемонстрируем, все равно преднамеренно искажает суть. Эрос изображается подобно маленькому мальчишке, которого за его шалости наказывает его мать Афродита, и он превратился в Путго, что является заслугой авторов буколических произведений. За ними следуют поэмы Феокрита об отдыхе Афродиты и Адониса. Над ними кружится выводок купидонов, которые изображены мальчуганами милейшего вида, все это сопровождается пением соловьев, расположившихся в тени ветвистых деревьев. Создание множественных и искаженных форм привело к тому, что «Амур» в первую очередь стал ассоциироваться со страстным, но роковым увлечением Психеей, то есть утонченной сказкой, сочиненной Апулеем, которая в позднее время вытеснила из сознания изначальную божественную форму. Это привело к тому, что сейчас даже образованные люди не всегда в состоянии понять, о чем идет речь, когда упоминаешь «космогонический» Эрос. Однако все выглядит несколько иначе, когда мы слышим хор в «Антигоне» Софокла. Хор возвещает: «О Эрос-бог, ты в битвах могуч! О Эрос-бог, ты грозный ловец! На ланитах дев ты ночуешь ночь, ты над морем паришь, входишь в логи зверей, и никто из богов не избег тебя, и никто из людей: все, кому ты являлся, безумны! Не раз сердца справедливых ты к неправде манил, на погибель влек и теперь родных в поединке свел. Но в невесты очах пыл любви сильней! Вековечный устав утвердил ее власть». Если в стихотворении был заявлен просто трагизм, то мы начинаем слышать иные отголоски и подозревать демоническую природу изначального Эроса. Это слышно, когда Анакреонт хотя и изящно, но заявляет, что Эрос поразил его тяжким молотом, а затем калил его, подобно раскаленной стали, опущенной кузнецом в холодную воду. О взмахах крыльев канувшей молодости можно прочесть у Ивика: «Эрос влажно мерцающим взглядом очей своих черных глядит из-под век на меня и чарами разными в сети Киприды крепкие вновь меня ввергает. Дрожу и боюсь я прихода его. Так на бегах отличившийся конь неохотно под старость с колесницами быстрыми на состязание идет». Мы полагаем, что между этими и упоминавшимися ранее стихотворениями Феокрита пролегал долгий путь, который полностью трансформировал концепцию Эроса. Его образ исказился в сознании мыслителей, он был очеловечен, сделан более благообразным, а угрожающая форма демонических сил природы сначала была направлена на периферию сознания, а затем и вовсе предана забвению. А ведь Ивика и Феокрита разделяют три столетия! Нет никакого сомнения в том, что чем глубже мы погружаемся в прошлое, тем более меняется образ Эроса, приобретая сверхчеловеческие черты. То, что божественность Эроса не фиксируется никем ранее Гомера, вовсе не должно позволить отказаться от мысли, что Гомер всего лишь воспринял более древние духовные импульсы, которым он и обязан своим творчеством. Так как нет никаких сомнений в том, что ионийские греки, проживавшие на территории Малой Азии, одержали духовную и личностную победу над хтоническими и элементальными божествами много раньше, нежели греки Аттики. Самые красноречивые описания древних времен мы можем найти вовсе не у Гомера, это следует искать отчасти у Гесиода, а также в наследии сект и тайных обществ, которые вели борьбу за греческую душу от начала дионисийского наплыва вплоть до шестого века. У Гесиода, который обращался к нашей проблеме, мы сразу же натыкаемся именно на «космогонический» Эрос! Наряду с Геей и Тартаром он является одной из божественных потенций, творящих мир. Все они возникают из безраздельного хаоса. Это отчетливо видно в орфических космогониях (в первую очередь младших, которые в большей степени унаследовали древнюю традицию). В самой известной и самой важной для нас говорится, что Эрос был сотворен из эфира и безграничной бездны, хаоса и серебряного мирового яйца. Его творцом был Хронос, то есть «никогда не стареющее время». Именно из этого яйца вылупился сиятельный Эрос, являющий собой деймоническую триаду Метис, Эрикипей и Фанес. Он андрогинный, а потому несет в себе зародыш всех божеств! Забегая вперед, можем сказать, что через самооплодотворение он произвел на свет старшее поколение греческих богов, а именно триаду: Ехидну, Гейю и Урана. Аналогичным образом в «Космогонии» Ферекида Зевс не восходит в статус демиурга, пока не становится Эросом. Лукиан упоминает «космогонического» Эроса как «мистического иерофанта», который погрузился в пучину хаоса и проник с «лучистым факелом» в рождающуюся Ночь. Согласно последним исследованиям, получены сведения, которые не оставляют никаких сомнений в том, что орфики, наследовавшие древние культы, несмотря на то, что все-таки в итоге сошли с пути учения о спасении, своими остатками все же удобрили почву, на которой позже произросли пифагорейская школа и платонизм. Как мало общего у наших представлений о крылатых Амурах с тем, что мы узнаем об изначальном Эросе из беотического города Феспия, в честь которого каждые пять лет справлялся специальный праздник — эротидии. В данном случае Эрос был огромным неотесанным камнем. Это походило на камень Кибелы, великой матери, что со временем стало ассоциироваться с черным камнем из Эмесы, который позволял безумному императору Элагабалу (служителю одноименного бога) насмехаться над римскими божествами! В храме Юпитера Феретриуса также был «священный огненный камень», на котором приносились клятвы и заключались договоры. Точно то же было в лаконских Левкграх и троянском Парионе — местах, где в древности жили пеласги, а позже ставшими местами почитания Эроса. Переход к орфическим мистериям, очевидно, говорит о древнем культе «благодетельной» Гейи, где, помимо Зевса, в качестве «искупителя» и божества мистерии выступает «Эрос Космогонос». В честь него сочинялись орфические гимны для Ликомид (по мнению Павсания, эти гимны были много старше поэзии Гомера!).