Космология ЭРОСА

Если мы будем сравнивать состояние бодрствования у созерцающего человека и наше сновидческое состояние, то мы можем догадаться о том, как сильно меняются восприятие, сознание, мышление и действие. В упоминавшейся выше работе говорится: «Едва ли можно сравнивать с тем, что мы подразумеваем под верой. Мы привыкли к вере твердых фактов. В ведических гимнах божество огня Агни без какого-либо обнаруженного противоречия может являться с небес, из воды, из леса, через камни и растения, через Гамию терновых деревьев, в плоде маслины. Оно, подобно огню Прометея, спускается с высот от древних героев. Оно может именоваться быком, красным конем, сияющим языком бога или же устами, пожирающими жертвенный огонь. Мы чувствуем, что нет ничего, кроме народной поэзии, которая в состоянии сохранить, как духи грозы — маруты — беседуя с нами о том, как сдоены небесные воды, как они насыщают Землю, как буря ревет своими громовыми трубами, как море облаков разорвано в клочья, как согнуты в дугу леса и деревья, как земля шатается под ногами, подобно палубе корабля. Конечно же, теперь мы увидели, что такое реальная поэзия. Между тем мы не должны забывать, что все существа-духи не только прославляются, но чтятся через приношения обильных жертв; они умиротворяются ритуалами, которые сопровождают человека на протяжении всей его жизни. Эти церемонии только лишь кажутся декоративными, их значение обретается в магических обычаях, которые бессмысленны без веры в их действенность. Напрасно пытаться осмыслить их с точки зрения дневного бдения, их можно постигнуть лишь сновидческими чувствами, ощущение которых может стать подлинным событием, спрятанным в звучных образах».

Даже в сказках, как в побочном побеге детской жизни, неважно, в Индии ли, в Аравии ли, в Океании ли, в Германии ли, история восхищает нас своеобразной небрежностью в отношении существ и предметов, которые в некотором смысле с быстротой молнии меняются образами. Из гнилой листвы может возникнуть лучезарное золото, уродливая лягушка превратится в прекрасную царевну, а убитый красавец без труда может восстать из мертвых. Вот ведь подлец! Опять же индейцы никогда не будут в действительности тотемным животным, например, волком — «первым человеком» Но благодаря экстатическому созерцанию они в какой-то момент действительно переживают и ощущают, что волк превращается в человека или наоборот, что человек превращается волка! Сердечный нерв созерцательного мышления — это пережитая уверенность в обращаемости явленного мира.

Но под определение «обращения» попадает также смерть. И именно мы, проследившие до конца логику сновидений первобытного состоянии, не в состоянии пока определить, какую роль играют умершие по отношению к живущим. Кому была дарована возможность экстатическим путем «покинуть» себя на удаленное расстояние, когда «возвращался», переживал тесную связку тела и души. Его душа, подобно улетевшей птице, невидимыми нитями была возвращена обратно в насиженные места и прилегающие к ним окрестности. Если бы эти незримые нити были разорваны, то вместе с обретением временной свободы возникла бы проблема возвращения. Обильная космическая жизнь казалась бы манящей, но грозила бы беспутным метанием и безраздельной изменчивостью. И эти нити действительно рвутся в момент смерти, потому что нет никаких сомнений в том, что душа покидает умершее тело. Это открывает бесконечные возможности самореализации во Вселенной. И в этом явлена демоническая сила. Однако именно через это есть риск потерять самого себя. Мы можем это сформулировать через цитату философа Плотина относительно материи как «места принятия образов». То есть душа живущего есть образ, который связан с материей, а душа умершего — это образ, который растворен в материи. Посредством и через душу сны обретают конкретную форму; приходят, трансформируются и исчезают, не встречая никаких материальных преград.