Космология ЭРОСА

Подлинные символы никогда не являются метафорами, а угощения, например, торт с изображением божества, вовсе не может быть ритуальным объектом. Если для древнего сознания душа вещи находилась в образе вещи, то поглощение или соитие с ней было вполне допустимым использованием образа, через который происходило соединение. Двойственная формула причастия, позволившая вину стать кровью Христовой, была вполне разумно трансформирована. Вино — это не просто кровь, а кровь как сила мистического созерцания, поскольку оно дает зрительное воссоздание крови (недаром у многих древних авторов вино упоминает как «кровь Земли»). Несмотря на то, что в нынешней этнографии безраздельно царствует представление о том, первоначально животных или людей приносили в жертву в их телесной форме, но потом из повзрослевшей «гуманности» предпочли сделать замену живым телам. Однако этот тезис вступает в серьезное противоречие с некоторыми свидетельствами, которые говорят как раз об обратном. Остается лишь убедительно объяснить, почему «отрешение» не случалось через финансовые пожертвования, а только лишь с использованием внешнего подобия! Бывало ли когда-то, что долг считался погашенным, потому что должник изображал жестами цифры? Или проданные фрукты считались врученными покупателю только лишь через жест вручения чего-то? Если этого никогда не было, то мы должны говорить не о замене, а в большей степени задаться вопросом, почему это было правильным для всех без исключения народов и безошибочно соответствовало принципу жертвоприношения. Древнее римское правило жертвоприношений гласит: sciendum in sacris simulata pro veris accipi, то есть следует отметить, что во время священных обрядов замененное нужно считать истинным! Едва ли где-то и когда-то мог возникнуть подобный принцип, если бы для созерцающего действительность не была явленной реальностью! По этой причине δαιμονι μενοι (деймоны) празднеств всех времен и народов являлись на торжество через их подобие, то есть через надевание масок! Символьный способ принесения жертвы говорит вовсе не об ослаблении древних обычаев, а об углублении их смысла. Во всех культовых действах речь идет не о веществе как таковом, а о душе вещества, и только она раскрывается в образе! Нам могут возразить, что в любом случае обычай поедания божества был вполне применимым, вещественным и вполне влиявшим на важные воззрения. Пусть даже в некоторых случаях вместо подлинного божества поглощался кусок теста, рассматривавшийся как его образ или даже кусок хлеба. Этого было вполне достаточно, чтобы сделать данную пищу средоточием божественной души. То есть поглощение происходило через процесс еды, именно так случалось приобщение к божественному телу! На это мы ответим: понятие пищи в данном случае используется в другом свете. Мы видим в нем лишь подложку овеществленных процессов, а само оно является, так сказать, хранилищем образа. Принятие пищи может иметь разные смыслы, и они (смыслы) зависят от того, происходит ли это с целью поглощения привязанного к продукту образа или же с целью утоления голода. Как говорилось ранее, мы бы пропустили аспекты сугубо животного питания, что связано с употреблением растительной пищи. Животный голод предполагает две вещи. Во-первых, зависимость тела животного от мира вообще. Во-вторых, взаимосвязь между животным и видоизменяемой частью мира. Терзаемое голодом существо в общем мироздании действует возбуждающе на носителя. Оно манящее. Животное приобщается к жизни через процесс еды, отличительной чертой чего является телесное благоденствие. Кроме того, пища также обладает запахом, вкусом и внешним видом, что отвечает физическим ощущениям: осязанию, обонянию и т. д. То есть чувства являются ключами к духовному созерцанию. Если принять во внимание все вышесказанное, то эти качества в ритуальной трапезе вообще никак не затрагиваются, даже если перед этим мы пробуем приготовленную пищу. Но если между животными ощущениями и питательностью пищи есть определенная взаимосвязь, то, следовательно, каждый вид предпочитает свою собственную пищу. Таким образом, в результате напряжения, возникающего между полюсами, а именно между животной душой и образом пищи, создается своего рода переходный мостик, который ведет к тому, что избирательный в вопросах питания индивидуум проявляет некоторые предпочтения и склонности, в итоге вызывающие душевную радость. Хотя первой из них является просто утоление голода! Нам могут возразить, что пища проявляется в качестве выражения единства души и образа блюда! Заменив цель приема пищи на наслаждение вкусом, человек стал находиться по меньшей мере на пути восприятия пищи с внешней стороны Эроса. Тот, кто наслаждается вкусом, полагает этот способ питания как соединение полюсов питающегося и пищу, что вызывает экстатические ощущения и гастрономический трепет! Таким образом, не столько поглощается съедобное вещество, сколько посредством этого вещества вбирается его образ, его душа, его суть, которые в свою очередь соединяются с душой того, кто питается. То есть процесс питания превращается в акт посвящения пищей. Новалис писал: «Так как мы все дни наслаждаемся гением природы, то каждая трапеза превращается в таинство... Пища становится мистическим средством преображения и обожествления, совершенных на земле; средством живого общения и абсолютной Жизнью». Чем же подтверждаются культовые обычаи? Из древних традиций орфических и египетских мистерий и связанных с ними обычаев нам известно, что эпохальные церемонии являются переплетением символов и мистической пищи. Но мы продолжаем наши рассуждения.