Космология радости

Позже в этот день Роберт ведёт нас в свою мастерскую, в которой он накануне делал уборку и вот теперь свалил ненужные вещи и мусор на большой старый «Бьюик» с открывающимся верхом. При виде этого мусора у меня возникает два глобальных вопроса человеческой жизни: «Куда мы это денем?» и «Кто будет это убирать?». С одной точки зрения, живые существа — это просто трубки, заглатывающие с одной стороны и выделяющие с другой до тех пор, пока трубка не износится. Проблема всегда в том, куда девать то, что появилось на другом конце трубки, — особенно если его собралось так много, что трубки подвергаются опасности не уместиться на планете, заваленной их собственными отходами. К тому же, ситуация имеет метафизический оттенок. Вопрос «Куда мы это денем?» устремляется к фундаментальному основанию, на котором всё покоится, — к Первопричине, Божественному Источнику, основанию морали, движущей силе действия. Спрашивая же «Кто будет это убирать?», мы хотим узнать, на ком, в конце концов, лежит ответственность за это всё, и как решить наши вечно умножающиеся проблемы, не передавая их будущим поколениям.

Я лицезрею тайну мусора в её непосредственном проявлении. Робертова машина загружена доверху, и только сидение шофёра остаётся незанятым рядом с разломанными дверными рамами, ржавыми плитами, обрывками колючей проволоки, раздавленными консервными банками, остатками древних фисгармоний, безымянными чудовищами из обломков пластика, куклами без голов, велосипедами без колёс, разорванными подушками с торчащей из них ватой, бутылками нестандартных размеров, грудастыми манекенами портного, ромбовидными рамками, развороченными клетками для птиц, невообразимыми массами проволоки и старой электропроводки, грудами апельсинных корок, яичной скорлупы, картофельной шелухи и электрических лампочек — и всё это припорошено мерзко-белым порошкообразным химикатом, который мы называем «ангельским дерьмом». На следующий день мы с почётным эскортом препроводим этот мусор на местную свалку. А что потом? Можно ли вообразить себе переплавку или огонь, который избавит нас от этих вечно растущих гор отбросов — особенно если учесть, что наши постройки и изделия всё больше напоминают мусор ещё до того, как мы их приобрели? Кажется, не существует другого ответа, кроме предложенного Робертом. И всё же, вид его машины повергает в отчаяние.

Божественная комедия. Смех побеждает всё. И для Роберта эта исполинская куча удивительно нелепых вещей — всего лишь несравненное творение, шедевр бессмыслицы. Он свалил всё это в кузов и привязал верёвками к раздавшимся низким бортам когда-то великолепного автомобиля, а затем отошёл в сторону, чтобы полюбоваться, словно это выставочный экспонат. Табличка внизу: «Американский образ жизни». Между тем наш смех беззлобный, ибо в этом состоянии сознания любой поступок есть действие божества. Высшее достижение нашей цивилизации — монументальные кучи мусора — кажется не бессмысленным безобразием, а карикатурой на себя, подобно тому как преднамеренное создание феноменально абсурдных коллажей и абстрактных скульптур является всего лишь добродушной пародией на наши собственные притязания. Ведь в этом мире ничто не является ошибкой, ничто даже не является глупостью. Чувство ошибочности свидетельствует о неспособности видеть нечто как часть большой структуры, о неведении в отношении уровня иерархии, на котором происходит событие. Действие, выглядящее неуместным на уровне 28, может оказаться совершенно закономерным на уровне 96. Я говорю об уровнях и градациях в хитросплетении изгибов и поворотов, действий и противодействий, составляющих ход и развитие нашей жизни, — о стадиях космологической игры в кто-кого-перещеголяет, которую постоянно затевают инь и ян, тёмное и светлое начала. На ранних стадиях эта игра кажется серьёзным противостоянием добра и зла. И если недалёкий человек относится к игре всерьёз, его следует уважать за глубину его вовлечённости, за решимость зайти так далеко, чтобы не знать, откуда он вышел.