Космонавты Сталина. Межпланетный прорыв Советской Империи

Перед нами как бы сборная солянка из проектов, описанных в европейской (в частности, в немецкой) фантастике первых десятилетий XX века, и в то же время – совершенно новая конструкция космического корабля. Интересно, что Толстой интуитивно (или осознано ознакомившись с литературой) сделал выбор в пользу реактивного движения. А двигатель взрывного действия (теоретически возможный, но и по сей день остающийся в проектах) позволил писателю сократить время полета к Марсу до нескольких часов и даже поговорить об эффектах, возникающих на субсветовых скоростях и описанных специальной теорией относительности.

Хорошее знакомство «реалиста» Толстого с предметом обсуждения выражается и в других мелких и крупных деталях. Например, его марсиане поют у костра: «Улла, улла», что тут же вызывает четкую ассоциацию с марсианами Уэллса. Сама цивилизация красной планеты напрямую взята из атлантической мифологии теософов, описанной в романах той же Крыжановской-Рочестер, с добавками из марсианского цикла Эдгара Райса Бэрроуза.

Но если бы «Аэлита» состояла только из узнаваемых кубиков, вряд ли она сумела бы пережить и писателя, и саму эпоху. Толстой действительно сумел придать марсианскому роману (да и русскоязычной научной фантастике в целом) новое качество, создав несколько незабвенных образов. Один из них – красноармеец Алексей Иванович Гусев, который вместе с Лосем соглашается лететь на Марс. Это – ключевая фигура, и ради нее стоило бы написать весь роман.

Современные либеральные критики обзывают Гусева «люмпеном», «маргиналом» и «Шариковым», но на самом деле он – «смазка революции», человек, которого она вырвала из унылого деревенского быта, показав ему ослепительный мир больших дел и больших страстей. Вернуться в быт он уже не может, а потому готов хоть на Марс, хоть к черту на рога, лишь бы подальше. Сотни тысяч таких, как он, полегли на фронтах Гражданской войны, но именно потому, что эти сотни тысяч пошли за красными, а не за белыми, большевики победили.

Толстой откровенно противопоставляет стихийного революционера Гусева профессиональному революционеру Леониду из богдановской «Красной звезды.» Леонид рассуждает об организации будущего, – Гусев это будущее делает своими руками. Леонид живет в осуществленной утопии, – Гусев никогда не согласится жить в ней, уйдет за «тонкую красную линию» туда, где кипит бой.

А революцию он делает и будет делать потому, что его сердце переполнено жалостью к тем, кто живет убого, но дорожит своей убогостью, будто это величайшая ценность во всей Вселенной. «...Ну и пусть кожу с меня дерут. Неправильно все на свете. Неправильная эта планета, будь она проклята! „Спаси, говорят, спаси нас“... Цепляются... „Нам говорят, хоть бы как-нибудь да пожить. Пожить!..“ Что же я могу... Вот – кровь свою пролил. Задавили. Мстислав Сергеевич, ну ведь сукин же я сын, – не могу я этого видеть... Зубами мучителей разорву...» Где здесь критики увидели Шарикова?..

И еще один очень важный момент. Прилетев на Марс, Лось и Гусев столкнулись с древней цивилизацией, управляемой технократами. Буржуазной технократии Толстой противопоставил технократию нового советского общества. Впоследствии идеологи будут активно использовать это противопоставление. Вот, например, что писал Глебов-Путиловский, рассказывая о трудах «отца буржуазной технократии» Сен-Симона:

«...То, что он предполагал и предлагал: „содействие ученых, техников и художников лучшей постановки производства и воспитания“, – осуществляется (конечно в самых ограниченных размерах) и монархическими буржуазными правительствами нашего времени. По этой линии даже появилась модная буржуазная теория „организованного капитализма“ (тоже... „своего рода утопия!“), к которой причастны кое-кто и из наших правых оппортунистов (!!)... Но мы знаем, что подобное гармоничное содействие и сотрудничество ученых, техников и художников возможно окончательно лишь при социалистическом строительстве и при социалистическим строе, когда все способности и знания указанных общественных элементов будут использованы не в целях эксплуатации, а в целях общей и равной для всех пользы.»

Сидя в эмиграции, Алексей Толстой сделал принципиальный вывод: дореволюционная Европа катилась в пропасть, у нее не было и нет будущего, только социалистическая Россия может спасти мир от застоя и постепенного угасания. За это писатель готов был простить большевикам любые преступления. И простил...

В Советской России, правда, его жест не оценили. Новый роман, с которым Толстой приехал на Родину, был встречен обидными отзывами. Шкловский: «Аэлита прежде всего неприкрытое подражание Уэльсу(...) На Марсе, конечно, ничего не придумано(...) В „Аэлите“ – скучно и не наполнено...» Чуковский: «Роман плоховат.» Тынянов: «Не стоило писать марсианских рассказов.» Или вот большая и, по сути, разгромная рецензия в «России», представляющая заход с другой стороны: «Мало яркой фантастики», «Краски Марса изготовлены на земной фабрике.»..