Космонавты живут на Земле

— Садитесь-ка напротив, — указал Зайцев на стул. Жиденькая цепочка его бровей над выпуклыми глазами пришла в движение. — Вы сейчас находитесь в лаборатории, именуемой термокамерой, — начал он торжественно. — Наша космическая медицина — наука еще молодая, и некоторые ее представители утверждали, что человеческий организм для перенесения высоких тепловых нагрузок якобы нельзя тренировать. Лично я всегда придерживался иной точки зрения. Я считаю, что разумно спланированные тренировки в термокамере не только позволяют выяснить возможности организма, но и закалить его.

В глазах Горелова мелькнул какой-то огонек. Зайцев заметил это.

— Вы, кажется, хотите что-то спросить?

— Да, Сергей Никанорович, — заерзал на стуле Горелов, — я подумал: когда космический корабль входит в плотные слои и у него сгорает термообшивка, сколько градусов по Цельсию бушует за его бортом? Больше десяти тысяч, кажется? Так если такая температура даже на секунду ворвется в кабину, никакая закалка в термокамере не спасет.

— Это верно, — бесстрастно подтвердил Зайцев, — было бы смешно рассчитывать, что термотренировки тут пригодятся. Они предназначены для другого. Представьте себе, откажет система терморегулирования или, еще хуже, корабль потеряет управление. Значит, снижение пойдет по естественной орбите, корабль тогда сделает несколько лишних оборотов вокруг Земли, прежде чем войдет в плотные слои. И тут температура может повыситься. Закаленный организм ее выдержит, слабый — погибнет. Поняли?

— Понял, — кивнул головой Горелов.

— У нас в полетах этого не было, — продолжал Зайцев, — термосистема на кораблях работала идеально. А вот Гленну и Карпентеру — тем пришлось попариться. И лучше поэтому на земле готовиться к разным неожиданностям, вот за этими дверями, — показал Сергей Никанорович на отсеки, — так надежнее. Да закалка и в других случаях важна. Будете лучше себя чувствовать, проходя плотные слои, когда температура в кабине может подняться. И частичная разгерметизация тоже возможна.

Зайцев умолк и некоторое время испытующе смотрел на Горелова. Алеша сидел спокойно и ждал. Тогда Сергей Никанорович попросил Горелова обойти все стенды, ознакомиться с оборудованием кабины, хотя это оборудование Алексей уже изучил на занятиях. Только после этого Зайцев произнес опять тем же торжественным голосом:

— Переходим к опыту. Он продлится у нас сегодня двадцать минут.

— Так мало! — воскликнул простодушно Горелов. — Дали бы хоть сорок.

— Дух соревнования здесь неуместен, — осадил его Зайцев, — это я раньше по неопытности ему поддавался. Однажды до беды чуть не дошло.

— Как же это случилось, Сергей Никанорович?

— Довольно-таки банально. Пришли на опыт два дружка, сели в отсеки и начали меня, что называется, заводить. Одному было назначено пятьдесят минут сидеть, он час выпросил. Другой — час десять. Потом все больше и больше. Сидел в отсеке капитан Слава Мирошников спокойно и никому в голову не могло прийти, что держится он из последних сил. А вышел из отсека и упал, не дойдя до кушетки.

— Я знал Славу Мирошникова, — сказал Алеша. — Провожал его из городка, а теперь в его квартире живу.

— Достойный был юноша, — вздохнул Зайцев, любуясь добрым лицом Алексея, — жалко вот только: подкачало здоровье... Ну а что касается вас, то я уже слыхал о ваших хороших показателях на физподготовке. Сорок минут не обещаю, а до тридцати увеличу. Вы все же мужчина, Алексей Павлович. Это вот Женечка Светлова придет, ей после перерыва больше двадцати ни за что не дам.

Алешу провели за ширму. Там на него были наложены многочисленные датчики: одни в виде электродов, другие приклеивали прямо на тело лейкопластырями. В мохнатых унтах и сером летном комбинезоне вышел он из-за ширмы.

Тем временем в лаборатории появились еще трое: техник-приборист, дежурный врач и лаборант Федя. Под наблюдением Зайцева Горелову замерили давление крови, температуру. Сквозь зубцы осциллографа побежала синяя лента, на ней возникла длинная линия кардиограммы.

— Исходные данные в порядке, — отметил Зайцев. — А теперь, Алексей Павлович, в камеру.

Он открыл дверь одиночного отсека и глазами указал космонавту на вмонтированное в пол самолетное кресло.

* * *

Горелов опустился на сиденье, придал ему небольшой наклон. По рассказам Кострова и Субботина он уже знал, что в таком положении легче переносить жару. В огромной черной трубе, что была за его спиной и поднималась от пола вверх, коленом изгибаясь у потолка, бушевал горячий воздух. Под сиденьем кресла находилась термонепроницаемая прокладка. Горелов поудобнее вытянул ноги в мягких унтах.

— Всё?

— Всё, — откликнулся Сергей Никанорович и показал на висевший над входной дверью динамик, — у нас многие любят при этом музыку. Включить?

— Не стоит, — сказал Горелов. — Все хорошо, Сергей Никанорович.

Дверь захлопнулась, и Алеша остался в отсеке один. Он с интересом осматривал прочные стены, не пропускающие сюда извне воздух. Посмотрел на белую кнопку переговорного устройства, позволявшего всем, кто находился за дверью, слышать каждое слово, сказанное космонавтом.