Космопроходцы

Иван подвесил вселенолёт с другой стороны, на всякий случай приказав Вестнику в случае необходимости отреагировать на внезапную атаку Шнайдера. Но Курт был заведен до нужной кондиции и отступать, хитрить и нападать исподтишка не собирался. По крайней мере в данный момент. К тому же ему хотелось победить соперника на глазах у женщины, которой он добивался, что было по-человечески понятно, и Иван его даже пожалел, хотя трезво оценивал ситуацию и верил в свои боевые навыки.

– Выходим! – громогласно объявил Курт.

– Минуту, – остановил его Иван. – Воздухом Нимфы дышать нельзя. Нужен ринг, защищённый от внешней среды. Предлагаю накрыть остров куполом поля и заменить внутри воздух.

– Нет уж, я сам это сделаю!

– Ради бога.

– Смотри и учись!

С гребня «хвоста мурекса» стекла мутная пелена, облаком накрыла остров и превратилась в почти невидимый прозрачный купол. Внутри купола завихрилась снежная пелена, газы в нём стали замерзать, превращаться в снежинки. Эти снежинки закружились метелью и вихревым фонтаном ударили в небо, вырываясь в атмосферу сквозь невидимые щели. Затем новое помутнение превратило купол в молочно-белый стеклянный волдырь: там начал скапливаться кислород.

Длилось преобразование атмосферы под куполом всего пару минут. Вестник Нимфы владел технологиями, приравнивающими его к магическому оператору, о чём Иван подумал с мимолётным опасением. Впрочем, эту мысль сменила другая: и Вестник Толкина оперировал примерно такими же технологиями.

– Высаживаемся?

– Ты первый.

– Если боишься, что я залезу в зал «мурекса» и освобожу пленников, возьми их с собой.

Курт секунду молчал.

– Хорошая мысль, я так и сделаю.

– Тогда я пошёл. – Иван повернулся к эксперту. – Ядогава-сан, вылезайте, подождёте меня здесь.

– Это неразумная идея, Ваня-кун, – с сожалением проговорил Ядогава, разобравшись, что происходит. – Существуют другие способы договариваться.

– Этот самый простой и верный, – рассмеялся Иван, хотя на душе у него скребли кошки. Одно дело – перекидываться с противником мячиками угроз, другое – дать ему силовой отпор. Но лучше сражаться на кулаках, чем обмениваться ядерными и другими высокоэнергетическими ударами, способными уничтожать планеты.

– Я останусь с вами.

– Это не менее неразумное решение.

– И всё же я с вами! – голос Ядогавы отвердел.

– Будь по-вашему. – Иван мысленно соединился с Вересовым и Елизаветой:

«Держитесь, скоро всё закончится!»

«А если ты проиграешь?» – всхлипнула Елизавета совсем по-девчоночьи.

«Исключено!»

«Иван, Курт – боец школы «Eisenhemd»[26], учти».

«Учту, Даль Данилович!»

Иван мысленно вызвал образ «мальчишки»-Вестника:

«Дружище, отвечаешь за их жизнь!»

«Я им ничем не обязан, но постараюсь помочь. Ещё раз убеждаюсь, что люди очень похожи на моих создателей. Их поступки тоже были зачастую нелогичными».

«Такими мы рождены. Если я вдруг… хотя нет, я не проиграю… но если вдруг… унеси как-нибудь моих спутников на Землю. Сможешь?»

«Не знаю».

«Я прошу!»

«Хорошо, я постараюсь», – пообещал «мальчишка».

Из «мурекса» вынеслись две сверкнувшие капли «големов»: в одном находились связанные космолётчики, в другом сам Шнайдер. Катера пронизали невидимый пузырь над островом, упали между буграми на ровную площадку.

Тогда и Иван, выдернув себя из мыслесферы Вестника, вывел катер из глубин вселенолёта.

17

Под куполом было холодно, щёки щипал неслабый морозец под минус двадцать градусов, и в памяти невольно всплыли воспоминания исторических событий середины двадцатого века: при нападении на Советский Союз германские войска столкнулись не только с поистине беспрецедентным сопротивлением народа, но и с немалыми морозами, вставшими на сторону защитников Отечества. Курт напрасно взял себе в союзники мороз.

Поединщики стояли на ровной синеватой, седой от инея, площадке между буграми, на вершинах которых застыли катера, и смотрели друг на друга: Курт – в чёрном текучем костюме наподобие трико, Иван в обычном рабочем унике, без оружия.

Откуда-то подул слабый ветерок, принося необычные запахи, абсолютно не похожие на морские земные. Пахло скорее озоном и едкой горечью, чем морской солью и водорослями. Но ещё больше поражало отсутствие каких-либо звуков. Тишина стояла такая, что звенело в ушах.

– Готов к смерти, Ломакин? – оскалился Курт.

Иван невольно глянул на «голем», в котором наблюдали за поединком Елизавета и Вересов.

Шнайдер тоже кинул хищный взгляд на катер.

– Как много девушек хороших, пока не выберешь одну. Не так ли, Ломакин? До сих пор не пойму, что она в тебе нашла.

Иван не ответил, прислушиваясь не столько к тишине вокруг, сколько к тишине внутри себя. Сердце замерло, ожидая команды предельной отдачи, мышцы оцепенели, кровь перестала бежать по жилам. Он превратился в живую статую без признаков жизни, словно скованный морозом. И Курт, очевидно, принял эту неподвижность за проявление неуверенности и страха. Перестав улыбаться, он сорвался с места и оказался рядом, преодолев десять метров за долю секунды.

И только после этого Иван запустил реактор сердца на полную мощность, превращаясь в камертон, реагирующий на все внешние вызовы.