Пашка, кляня про себя капитанов, старпомов и всякие вызовы по интеркому, регулирует воду в душе. Хорошо всё было: они долго целовались, потом Боунс, зажав одной рукой запястья Чехова над его головой, выцеловывал шею, второй рукой шуровал в пижамных штанах. И только-только раздел, устроился сверху, растянул и начал проникновение, как…
– Mat’ tvoju, tvoju mat’…
Чехов утыкается лбом в прохладную стену душа, надрачивая ноющий член. И ведь прождал доктора как дурак, минут десять под одеялом мучился со стояком.
Из-за шумящей воды, погружённости в свои ощущения, он не слышит, как открывается дверь ванной.
Шуршание одежды, злобная ругань, и в душ, внося с собой резкий лекарственный запах, влезает Боунс. С ходу прижимается к его спине, с силой скользит ладонями по бокам, целует в шею. Его начавшие намокать волосы щекочут ухо.
– Успеем… – невнятно. – Ещё семнадцать минут.
Чехов выгибается навстречу прикосновениям, тянется к ним. Горячие ладони, горячая грудь, прижимающаяся к его спине, горячий пах.
– Давай, – шепчет сдавленно. – Мыль и… не трать время.
Они оба опоздали на смену. Вывалились из душа, мокрые, безудержно целующиеся. Чехов цеплялся за влажную, скользкую кожу Боунса, тот мял его ягодицы, изредка проникая внутрь пальцем или двумя. Дразнил так. А Чехов хотел его.
Чуть не повалились на ковёр. Если бы повалились, опоздали б ещё сильнее.
На мостике Чехов появился с опозданием в семь минут. Заслужил неодобрительный взгляд коммандера из капитанского кресла. Запоздало понял, что мог узнать, что произошло с капитаном из почти первоисточника, если б в процессе взаимодействия с первоисточником мог соображать.
Через пару часов Кирк всё же появился. Кивнул на внимательный взгляд старпома, занял освободившееся кресло, и, ласково улыбаясь, попросил Пашу уделить ему несколько минут после смены. Попросил так, что стало ясно – вовсе это не просьба.
– Я с тобой об очень деликатной вещи поговорить хотел, Павел, – заговорил, когда они пришли в его каюту. – Это связано с доктором.
– С доктором? – Присевший было Паша вытянул шею. Кирк тяжело опустился на кровать. Кивнул.
– Да, лейтенант. Ты же заметил, сколько он пьёт?
– Ну… – Замяться, – он, вроде, начал меньше…
– Да, лейтенант.
Кирк вздыхает. Тяжело, грустно. Опускает голову.
– Он, конечно, пытается себя ограничивать, теперь ему есть ради кого, – осторожный жест в сторону Чехова. Благодарный. – Но и отказаться полностью не может. Понимаешь, какая штука…
Повисает молчание. Кирк смотрит в пол, опираясь локтями о колени. Плечи опущены.
Паша думает о том, что и сам хотел бы, чтобы Боунс меньше пил. Делает, конечно, что может, но полностью заменить виски на лёд невозможно.
– В общем, приказ тебе, Чехов. – Капитан поднимает голову. Смотрит на него серьёзно и прямо. – Нужно все алкогольные напитки в вашем репликаторе заменить на безалкогольные. Без потери вкуса, чтобы доктор вообще подмены не заметил. Если что спросит, говори о привыкании организма, ок?
– Ладно… – Не ослушиваться же приказа. К тому же, после согласия Кирк явно веселеет. Смотрит так… тепло.
– Спасибо, лейтенант, – произносит тихо. – Мне не хотелось бы, чтобы алкозависимость Боунса… сам понимаешь.
====== А вот ты хоть раз видел вулканца, который пьёт какао ======
Боунс зашёл молча, прошёл за Джимом, проигнорировал капитанский жест в сторону кресла. Сел на стул. Из-за ширмы-перегородки, из другой части каюты, тянуло травяным дымом вулканских благовоний, ещё пахло чаем и шампунем. И свет приглушённый. Уютно, мать их. Кирк оберегает ширмочкой свою личную жизнь.
Некоторое время МакКой смотрел на голубоглазую капитанскую сволочь.
– Кирк. Тиберий ты чёртов, – тихо и проникновенно. – За что ты так со мной, морда твоя бессовестная? Что я тебе сделал, чтобы так меня предавать?
Этот поднимает брови. Не понимает он, ага.
– Что-то случилось, мой самый лучший и надёжный друг?
– Ты прекрасно знаешь, что случилось. Два дня моих мучений на воде вместо виски. Ладно я, но Пашку-то ты нахрена втянул, сволочь?!
– Ты слишком прошаренный, я тебя обдурить не смог бы.
Капитан пожимает плечами. Рожа довольная, как у распоследней суки.
– Заливай. Пашка носится за мной и орёт извинения полвечера. Он-то, бедолага, думал, ты обо мне заботишься так. – Боунс поднялся. – Сволочь ты, – и, сквозь зубы, – Тиберий.
– Гораций, с тобой что? Шутки понимать разучился? Или это только когда они берёзку затрагивают?
Кирк прыскает, поднимается и идёт к шкафу. Зарывается туда чуть ли не по пояс.
– При чём тут я?! Чехов из-за твоего приказа не спал две ночи, потому что тайком программировал эти чёртовы антиалкогольные карты! В общем, я тебе этого так не оставлю, даже не думай.
– О… – Высунулся, – вот этого я не ожидал. Ну… тогда прости. Кажется, я недооценил твоё солнышко.
– Я тебя прощу, друг мой, – Боунс покивал, про себя нехорошо ухмыляясь, и развернулся к дверям. – Уже простил, – на пороге. – Ну, доброго вечера, капитан.
– Простил он, ага. А я поверил. – Капитан снова принимается шуршать в шкафу. – Пиздуй, Калигула.