Космос Эйнштейна. Как открытия Альберта Эйнштейна изменили наши представления о пространстве и времени

В 1920–1930 гг. слава Эйнштейна гремела по всему миру[20]. Газеты добивались от него интервью, его лицо улыбалось с новостных экранов, его заваливали приглашениями выступить, а журналисты готовы были, не моргнув глазом, напечатать любой, даже самый тривиальный факт его биографии. Эйнштейн шутя сравнивал себя с царем Мидасом, только все, к чему прикасался он, превращалось в газетные заголовки. В 1930 г. студенты Нью-Йоркского университета в качестве самой популярной фигуры в мире первым назвали Чарльза Линдберга[21], а вторым – Альберта Эйнштейна, оставив за бортом всех голливудских кинозвезд. Везде, где бы ни появлялся Эйнштейн, одно его присутствие в мгновение ока собирало громадные толпы. Так, 4000 человек устроили едва ли не мятеж, пытаясь раскритиковать фильм, объясняющий теорию относительности, в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. Группа промышленников даже спонсировала строительство в Потсдаме Башни Эйнштейна – весьма футуристической солнечной обсерватории с вертикальным телескопом высотой около 17 м; строительство было завершено в 1924 г. Эйнштейн пользовался таким спросом у художников и фотографов, мечтавших запечатлеть облик гения, что иногда писал про свою работу: «натурщик».

На этот раз, однако, он не стал повторять собственную ошибку, которую совершил с Милевой, – не пренебрегал женой во время мировых турне. К удовольствию Эльзы, он брал ее с собой на встречи со знаменитостями, членами королевских семей, власть имущими. Эльза, в свою очередь, обожала мужа и буквально купалась в его всемирной славе. Она была «нежной, теплой, по-матерински опекающей, типично буржуазной, [и] обожала заботиться о своем Альбертике».

В 1930 г. Эйнштейн совершил второе триумфальное турне по Соединенным Штатам. Во время посещения Сан-Диего известный юморист Уилл Роджерс заметил: «Он ел с каждым, разговаривал с каждым, позировал каждому, у кого еще оставалась пленка, посещал каждый завтрак, каждый обед, каждую кинопремьеру, каждую свадьбу и две трети разводов. В общем, он показал себя таким хорошим парнем, что ни у кого не хватало духу спросить, в чем же состоит его теория». Он посетил Калифорнийский технологический институт и обсерваторию Маунт-Вилсон, встретился с астрономом Эдвином Хабблом, которому удалось проверить некоторые теории Эйнштейна об устройстве Вселенной. Кроме того, он побывал в Голливуде и получил блестящий прием, достойный суперзвезды. В 1931 г. он и Эльза посетили мировую премьеру фильма Чарли Чаплина «Огни большого города». Толпы людей стремились увидеть хотя бы мельком знаменитого на весь мир ученого в окружении голливудского высшего общества. На премьере, когда аудитория громко приветствовала Чаплина и Эйнштейна, Чаплин заметил: «Люди аплодируют мне потому, что меня понимает каждый, а вам – потому, что вас не понимает никто». Эйнштейн, пораженный накалом чувств, которые способны возбуждать знаменитости, спросил, что все это значит. Чаплин мудро ответил: «Ничего». (Оказавшись в Нью-Йорке в знаменитой Риверсайдской церкви, Эйнштейн увидел свое изображение на витражном окне, рядом с великими философами, вождями и учеными мира. Он не смог не пошутить: «Я мог бы представить, что из меня сделают еврейского святого, но никогда бы не подумал, что стану протестантским святым!»)

Помимо непосредственно физики, у Эйнштейна часто спрашивали мнение по философским и религиозным вопросам. Его встреча в 1930 г. с другим нобелевским лауреатом, индийским мистиком Рабиндранатом Тагором привлекла значительное внимание прессы. Они составили замечательную пару – Эйнштейн с непослушной белой шевелюрой и Тагор с длинной белой бородой. Один журналист заметил: «Было интересно увидеть их вместе – Тагора, поэта с головой мыслителя, и Эйнштейна, мыслителя с головой поэта. Со стороны казалось, что это две планеты сошлись в разговоре». Еще ребенком, прочитав Канта, Эйнштейн начал сомневаться в традиционной философии, которая, как он считал, давно выродилась в напыщенный, но по сути своей упрощенческий балаган. Он писал: «Разве вся философия не написана как будто медом? Выглядит замечательно, пока рассматриваешь, но стоит вглядеться второй раз – и ничего уже нет. Остается каша какая-то». Тагор и Эйнштейн разошлись во мнениях по вопросу о том, может ли мир существовать независимо от существования человека. Если Тагор, как мистик, верил, что человеческое существование принципиально важно для реальности, то Эйнштейн отвечал на это: «Мир, рассматриваемый в физическом аспекте, существует независимо от человеческого сознания». Тем не менее, несмотря на расхождения по вопросу физической реальности, у них обнаружилось немало общего в вопросах религии и морали. В области этики Эйнштейн был убежден, что источником морали является человечество, а не Бог. «Мораль имеет величайшее значение – но для нас, не для Бога, – писал Эйнштейн. – Я не верю в бессмертие личности и считаю этику исключительно человеческим делом, без всякой сверхчеловеческой власти за ней».