Коснись меня

Тетя и вправду не пожалела денег на свои похороны, уже с самого крыльца дом был украшен цветами: белыми розами, лилиями, хризантемами и гипсофилами. Перила лестницы были обмотаны зелеными лентами и ветками разнообразных трав. Тетин дом из старого здания превратился в свежую лужайку, покрытую белыми цветами. Играла тихая спокойная мелодия. Повсюду туда-сюда ходили люди: это были и нанятые работники, одетые полностью в белое и разносившие алкогольные напитки и закуску, и пришедшие проститься с тетей соседи. От насыщенного белого цвета, сладкого запаха и бессонной ночи начинала кружиться и болеть голова. Мистер Мэл позвал трех официантов и попросил отнести наверх наши вещи и разложить по комнатам. Как только мы были избавлены от нашего груза, адвокат предложил отправиться в гостиную для прощания с тетей. Мое сердце начало колотиться еще сильнее, голова делала обороты вокруг себя еще быстрее, а к горлу уже подкатывал такой знакомый ком.

Гостиная, как и весь дом, была украшена цветами, правда, уже не белыми, а красными: розами, хризантемами, герберами. Посередине гостиной стоял, к моему большому удивлению, не гроб. На высоком круглом столике с все теми же цветами стояла изысканная черная урна с этническими золотыми вензелями и рисунками, а также маленькая фотография тети в рамке.

– Простите, но что?.. – пытался подобрать слова мой папа.

Мистер Мэл не заставил себя долго ждать.

– По желанию усопшей, ее кремировали. Как говорилось в завещании, цитирую: «Я всю жизнь прожила в одной коробке, не хочу после смерти менять ее на другую».

Дяди, тетя Хилари, отец, мама и я встали вокруг этого последнего пристанища Элизабет, не в силах проронить ни слова. Люди, пришедшие помянуть тетю, косо смотрели на нас и перешептывались, если бы не уважение к похоронам тети Лизы, я бы высказала все, что думаю о них.

– Свой прах моя поверенная завещала развеять на вершине местной горы, Бриджмаунтейн, это должен будет сделать тот, кто получит по завещанию ее дом и участок, – договорил мистер Мэл, стоя позади нас.

Мы все переглянулись. Каждый вспомнил камень преткновения нашей семьи.

– Если Вы уже простились с усопшей, прошу вас подняться в кабинет на втором этаже для оглашения завещания, – Кристофер вскинул руку, указывая нам на лестницу.

– Ну что ж, сестренка, пойдем мы, как говорится, чтобы земля тебе была пухом! – тихо проговорил дядя Джордж, вытерев смятым носовым платком пот с лица.

– Какая земля, она же кремирована, а останки развеют по ветру! – вскрикнул дядя Дарен, – какой сумасбродкой была, такой и осталась!

Братья и тетя Хилари отправились на второй этаж.

– Родные, я пожалуй тоже поднимусь, не по мне все эти похороны и прощания, жуть берет, – прошептала мама.

– Конечно, дорогая, поднимайся, а мы с Рейчел еще постоим, да, милая? – я кивнула отцу в ответ.

Мама с мистером Мэлом ушли на второй этаж. И мы с папой, наконец-то могли постоять в тишине и проститься с нашей любимой Лизой.

Как же она постарела с тех пор. Из маленькой фотографии на нас смотрела хрупкая, полностью седая женщина, лет шестидесяти, в вязаной голубой кофточке. Ее большие светлые глаза, казалось, смотрели прямо на нас. В них не было укора, в них была тоска и любовь. Молча постояв около урны еще какое-то время, мы с папой решили, что будет лучше подняться к остальным.

Кабинет, в котором должно было проходить оглашение завещания, также был украшен цветами, лентами и фотографиями покойной. Какой же оригинальной женщиной должна была быть моя тетя, чтобы заказать для себя такие похороны.

К моменту нашего с отцом прихода, все уже расселись по своим местам: Джордж, Дарен и Хилари на кожаном диване, а моя мама на рядом стоящем кресле. Папа посадил меня на единственный свободный стул, ранее стоявший у соседней стены за журнальным столиком, а сам встал позади меня, положа руки мне на плечи.

Мистер Мэл запер дверь кабинета и прошел в противоположную часть комнаты.