Косово 99

Мусульманам в этом вопросе никогда нельзя доверять: любой из них может оказаться радикалом, следовательно и террористом может быть кто угодно, хоть ребёнок, хоть старик. Я не оговорился, всё многократно проверено и подтверждено жизнью. Или смертью, с какой стороны посмотреть. Бабка как нельзя лучше подходила на эту роль (своё отжила) и её толщина вполне могла объясняться десятью килограммами тротила обвязанного вокруг тела. Это конечно только теория, на практике расправиться с нами можно было значительно проще, во всяком случае не тратя для этого живую бомбу. Бабка была обычной грязной албанской старухой и госпиталь не взлетел на воздух. Вскоре бабку вывели из госпиталя, как её там лечили мне не ведомо. Албаны загрузились в машину и отчалили восвояси.

Земфира продолжала петь про СПИД, неизвестный исполнитель продолжал петь про «ультрамарин-адреналин», но мы уже не чувствовали себя столь кайфово как прежде. Кураж от ощущения собственной крутости стал уходить от нас. Кураж уходил в небытие также как немного ранее ушло от нас и чувство глубокого дискомфорта вызванное невозможностью помочь сербам. В нас осталась только нереализованная агрессия, а к ней добавилась и накопившаяся за напряжённый месяц усталость. Усталость как физическая, так и психологическая. Мы продолжали выпивать почти каждый день, но на приключения и геройства нас уже не тянуло. Нам окончательно стало ясно, что помогать сербам мы не будем, воевать с албанами мы не станем и все самые интересные события уже кончились. Начиналась повседневная жизнь оккупированного Косово.

Стало сходить на нет фронтовое товарищество — мы становились опять такими же как были до начала опасного марша. На практике это выражалось в том, что каждый из нас стал общаться только с теми, с кем ранее общался. С ними он делился чем-либо, помогал им чем мог, а с остальными сослуживцами поддерживал отношения по принципу «каждый сам по себе». Мы снова стали такими, какими бывают русские люди в обычной жизни, то есть недружными. Между некоторыми парнями возобновились давние раздоры. Помноженные на чувство нереализованной агрессии они могли привести к самым печальным последствиям — мы были далеко не хилыми людьми и что самое главное, всё время находились при оружии. От самых худших последствий нас спасала, как мне представляется, уже упомянутая усталость. Многим просто вообще ничего уже было не надо. Я говорю не столько про наш пост (у нас как раз таки было в общем-то тихо), сколько про ситуацию в батальоне в целом. Информацию об общем состоянии нашего распустившегося войска мы получали каждый день от заезжавших к нам пацанов. Парни ездили на различные мероприятия, типа уточнения обстановки или переговоров и иногда заезжали к нам.

Парни привезли важную новость: подкрепление из России вышло и движется сюда по железной дороге через территорию Греции. Кроме того, на самолётах также уже прибыло определённое количество наших сил и вероятно нас скоро заменят. В подтверждении этих слов чуть позже к нам прибыл военный медик в каком-то большом звании. Кажется он был подполковник, точно не помню. Он сразу занялся осмотром госпиталя, видимо командование в дальнейшем планировало развёртывание на его базе нашей медицинской части. Медик держался обособленно и как правило общался с нами через нашего Командира. Наш Командир с ним мало контактировал.

К осмотру госпиталя медик относился весьма серьёзно: он тщательно инспектировал все его помещения. Однажды он продемонстрировал мне свою принципиальность. В одном из помещений было складировано огромное количество чистых белых пластиковых канистр объёмом не то пять, не то десять литров. Я подумал, что эти канистры вполне могут пригодиться мне для питьевой воды — мало ли как дальше дело пойдёт. Я взял штуки четыре и не таясь двинулся с ними через госпиталь к своему БТРу. По дороге мне встретился военный медик который увидев у меня в руках канистры приказал мне вернуть их на место. Я сказал ему, что канистры мне нужны для дела и что там где я их взял их валяется полным-полно и от того что я взял себе четыре штуки там явно не убудет. Медик надулся как индюк и стал читать лекцию о том, что нехорошо присваивать себе сербское имущество, что всё имущество в госпитале посчитано, ну и всё такое прочее. Он пафосно выступал пару минут после чего приказал отнести канистры обратно. Я отнёс. На следующий день этот принципиальнейший человек предложил мне несколько вышеупомянутых канистр если я помогу ему навести порядок в одном из помещений. Как будто не он вчера «толкал речь» о недопустимости присвоения этого имущества. Не уважаю и не люблю двуличных людей. Разумеется я не стал ему помогать, мотивировав свой отказ необходимостью нести службу по охране госпиталя. Приказать он мне не мог, я ему не был подчинён. А канистры я всё равно взял себе, но не четыре, а две. Правда они мне в дальнейшем так и не пригодились. Разрешения у «принципиального» доктора я естественно не спрашивал.