– Все узнают. – предупреждает она меня, не спеша читать.
– У меня нет секретов от семьи. – отвечаю я.
– Ну, хорошо, – говорит онни, разворачивая сложенный листок.
– «
СунОк опускает листок с посланием и смотрит на меня.
Вот, ещё один непонятный фактор в моей жизни от которого нужно избавиться, – думаю я об авторе «зачтённой вслух» писанины. – Чё это ему вдруг моё фото с его букетом потребовалось?
– Ну? – спрашивает онни, ожидая моей реакции.
– Что – ну? – отзываюсь я.
– Ничего сказать не хочешь?
– Нормально. – подумав, говорю я. – Если бы написал не «дорогая», а «любимая», то я бы подумала, что писал он под дулом пистолета у виска. А так, человек честно пытается соответствовать общепринятому образу жениха. Нормально.
– ЮнМи! – восклицает мама. – Что ты такое говоришь?!
– Что думаю, то и говорю. – отвечаю я и, расслабившись, вновь разлегаюсь по полу. – Мы дораму смотреть будем или нет?
Мама с онни переглядываются.
– Мульча, – говорю я, взявшись теребить дремлющую на мне кошку. – Как у тебя с уровнем розового масла в организме? Не хочешь пожевать свежескошенных роз? Миллион, миллион алых роз, из окна из окна видишь ты!
Сделав «большие глаза» СунОк смотрит на маму и трясёт головой, как бы говоря этим – «это просто кошмар какой-то»!
– ЮнМи такая стала, – говорит СунОк, рассказывая маме о том, о чём той слушать не обязательно, – прямо, как настоящая звезда. Когда говорит, все её слушают, никто не перебивает. Словно она начальник. И замечают её сразу. Как только она входит в комнату, все к ней поворачиваются.
– Ох, ты боженьки мои. – вздыхает мама, разглядывая тарелку и удивлённо крутя головой. – Как круто жизнь изменилась. Моя младшая дочь стала звездой, и все слушают, когда она говорит. Надо же!
– Лучше бы она молчала, – со вздохом произносит СунОк. – Вроде ничего, ничего, а потом вдруг как скажет, что просто и не знаешь, как реагировать.
Мама на несколько мгновений задумывается.
– Это из-за её амнезии, – говорит она. – ЮнМи ещё до конца не адаптировалась, поэтому так и происходит.
СунОк делает неопределённый жест головой.
– Наверное, – говорит она, – только людям такое не нравится. И руководству такое тоже не нравится. Айдол должен вызывать своими словами к себе любовь, а не ставить в неудобное положение.
– Будем надеяться, что всё обойдётся. – говорит мама.
– Дядя не звонил? – нарушая тишину, негромко спрашивает СунОк.
Мама молча отрицательно крутит головой, моя в раковине очередную чашку.
– Наверное, нужно сказать ЮнМи? – предлагает СунОк.
Мама думает над предложением.
– Подожди немного. – говорит она. – У ЮнМи сейчас сложный период. Давай, подождём пока она примет присягу, а там посмотрим.
– Хорошо. – наклоняя голову, соглашается СунОк.
Сижу, в телефон гляжу, в котором открыта программа для нотной записи. Сижу в небольшом кафе внутри агентства, сделанным для того, чтобы сотрудники могли по-быстрому глотнуть кофейку, не удаляясь далеко от места работы. Я тоже работаю, хоть провожу время с чаем и с телефоном. Ищу вдохновение. До моей мобилизации в армию, а значит сдачи работы заказчику, то бишь военным, осталось десять дней. Десять дней, Карл, десять дней! А в голове нет ни одной мысли! Ни одной мысли, Карл! Одно «Прощание славянки» в ней вертится. Но это, ни в какие ворота не лезет, как говорится. Старо, не атмосферно и вообще – из другой страны и другой эпохи. Не поймут-с… А вот чего поймут-с, совершенно непонятно…