Кость бледная

Он запрокинул голову и почувствовал, что доски под ним обиты шелковистым мехом. Пола мучил вопрос, спит он или нет. Мгновение спустя он различил стоящие в ряд у стены фигуры. Они не столько напугали его, сколько всерьез озадачили. Через секунду он понял, что это просто тяжелые шерстяные пальто, свисающие с вбитых гвоздей. Он попытался сесть, но его скрутило от тошноты и спазмов в животе. Он повернулся на бок; он мыслил достаточно ясно, чтобы понимать – он не хочет захлебнуться в собственной блевотине. Наружу вырывались лишь сухие рвотные позывы, мучительные стоны, напоминавшие нестройные отрывистые крики морского льва. Разгоряченное лихорадкой дыхание расцветало в холодном воздухе комнаты огромными магнолиями пара. Он сам себя не слышал. Словно кто-то набил его уши ватой. Перед ним проступила фигура. Размытая.

– Ты меня слышишь? Ты слышишь мой голос?

Он не был уверен, ответил он человеку или нет. Веки его сомкнулись, и вот перед ним снова тот волшебный сад в просветах ограды. Мультяшные зверушки Диснея скачут по зеленым лужайкам. Птицы поют, словно ангельские трубы. И будто по щелчку, он снова отключился.

* * *

А затем он оказался снаружи, на снегу, и дрожал от холода. Его лицо онемело, слезы бриллиантами застыли в уголках глаз. За деревьями и полукругом заснеженных холмов пастельной лентой прорывался рассвет. Пол опустил глаза и увидел перед собой цепочку следов в снегу, которые уходили вперед. Он заморгал и понял, что прошел по этим следам до самого края скалистого уступа. Заглянул вниз, отпечатки ног продолжались и там. Они вели прямиком к склону и исчезли в зияющем черном провале. Он был похож на рот. Или на единственный глаз.

Пол вглядывался в него невыносимо долго, все тело онемело, заледеневшие слезы в уголках глаз пронзали кожу каждый раз, когда он моргал. Резали до крови.

Там, внизу стояла фигура. Мальчик с овечьей головой. Мертвые черные глаза пристально смотрели на него. Отпечатки на снегу вокруг существа были маленькие, круглые. Следы копыт.

– Нет, – произнес очень близко чей-то голос.

Пол почувствовал, как сильная рука схватила его за предплечье. Появилось ощущение, что его тянут – тащат – назад. Он закрыл глаза и не слышал больше ничего, кроме скрипа шагов по утоптанному снегу. Ничего, кроме стука собственных зубов.

Когда он открыл глаза, то снова увидел крошечное солнце. Возможно, он улыбнулся. По крайней мере теперь ему было тепло. Хотя бы немного.

* * *

– Все в порядке. С тобой все в порядке. Останься со мной еще на секунду, Пол.

Он почувствовал, как что-то коснулось губ. Холодное. Влажное. Он не столько пил, сколько открывал рот, позволяя блестящей струе воды прожечь ледяную дорожку по его раскаленному, пережатому горлу. Он поперхнулся. Закашлялся. Из глаз брызнул фейерверк. Звук его криков раскидал диснеевских зверюшек, словно кегли в боулинге.

– Пей медленно, – произнес голос.

Воздух с шипением выходил из легких. Полу казалось, что его тело сдувается. Он подумал, что, наверное, мог бы открыть глаза и сесть – он мог бы использовать эти горящие угли в печи, как якорь, который не даст комнате вращаться, – но едва эта мысль появилась, как он почувствовал, что сознание снова погружается в темное и бездонное море.

* * *

Крошечное оранжевое солнце опять возвратилось. Он жил внутри него. Оставался там, в тепле и безопасности. Это было лучше сада. Это были объятия матери.

Пол бесконечно долго смотрел в одну точку, прежде чем сообразил, что не спит. В голове все еще играла симфония, но он обнаружил, что теперь лучше контролирует свою моторику. Он поднял к лицу ладонь. Согнул пальцы. Почувствовал зловещее онемение с тыльной стороны ладони и тупую боль чуть ниже. Суставы задеревенели. Рану на ладони закрывали два пластыря крест-накрест.

Он сел, словно человек, вышедший из комы. Кругом все еще была темная комната с горящим солнцем в центре, поэтому он продолжал смотреть на тлеющие оранжевые угли, чтобы сохранять равновесие. Ему удалось замереть в сидячем положении, упершись головой в обитую мехом стену. Странные маленькие безделушки, которых было не различить в свете очага, свисали с потолочных балок. «О боже, боже, боже, мои ноги…» Он свесил ноги с края импровизированной кровати и опустил их на пол. Ботинок не было, но ступни были обмотаны чем-то настолько теплым, что вспотели. Пол осознал, что все его тело – один сплошной парадокс: одновременно потное и дрожащее; зудящее, но одеревеневшее; разбухшее, но истощенное.

Он попытался встать, но головокружение опрокинуло его обратно на задницу, сердцебиение состязалось с «бам-бам-бам» его головной боли. «Пусть грянет оркестр, ребята![26] – тело мерзло, а в животе кипело какое-то жирное рагу. – Не двигайся слишком быстро. Один аккуратный шажок за раз».