Кость от костей

Он оттолкнул ее в сторону и поспешил к выходу, не дожидаясь жену. Мэтти пошла за ним, боясь того, как может выглядеть зверь, боясь, что он бросится на них с раскрытой пастью, готовый их сожрать.

И сожрет же. С этой маленькой винтовкой Уильяму ни за что не одолеть чудище, способное так страшно рычать.

Они почти вышли из пещеры, и рев раздался снова, протяжный и яростный. Он разнесся по поляне, дрожащим эхом отразился от скалистого утеса, и Мэтти не понимала, далеко зверь или близко. Он мог в любой момент показаться из-за деревьев внизу.

Снаружи Уильям быстро оглядел местность и нашел валун, за которым можно было укрыться и следить за деревьями.

– Задуй свечу, дура, – прошипел он. – Думаешь, он не учует пламя?

«Думаешь, он не учует нас?» – мелькнуло в голове у Мэтти, но свечу она задула и села рядом с ним на корточки.

Внизу затрещали ветки. Что-то громадное ломилось сквозь деревья.

«Или сквозь кроны», – подумала Мэтти. Вчера зверь, вполне вероятно, вскарабкался наверх и исчез среди ветвей, хотя Уильям в это не поверил.

Шум стоял оглушительный, но из-за эха было сложно определить его источник.

– Интересно, какого же он размера, – пробормотал Уильям, проверяя винтовку.

«Мне все равно, – подумала Мэтти. – Я хочу домой».

Но при мысли о доме она увидела не голую двухкомнатную хижину, где прожила последние лет двенадцать. А место, являвшееся ей во снах, хотя Уильям говорил, что его не существует.

«Хезер», – подумала она. Они держатся за руки, кружатся по ковру и смеются под музыку. Женщина протяжно поет: «Как песнь белокрылой голубки…»[1]

Вдруг Мэтти услышала, как Уильям задержал дыхание, и ощутила исходящее от него напряжение. И поняла, что все вокруг затихло, совсем как вчера сразу после того, как они нашли большую лужу крови.

Улетели птицы.

Все птички и зверушки застыли и спрятались, и мы тоже. Хотела бы и я улететь, как птичка, а не сидеть, скрючившись за валуном, словно испуганный мышонок, ждущий удара кошачьей лапы.

Палец Уильяма лег на курок. Мэтти прислушалась изо всех сил. Ей показалось, она услышала приближение чего-то – кого-то, – но этот кто-то или что-то был гораздо меньше зверя. Кто-то как будто осторожно подбирался к ним по тропе, стараясь не производить ни звука.

Тогда Мэтти услышала чириканье воробьев и прошептала:

– Он ушел. Зве… медведь ушел. А там, внизу, кто-то другой.

– Тихо, – шепнул Уильям.

Через миг из-за деревьев вышел человек.

Мэтти уставилась на него, а Уильям тихо чертыхнулся. На миг замер и словно принял решение. Потом еле слышно произнес:

– Не говори с ним. Ни слова не говори, или потом будет худо.

Он вскинул винтовку на плечо, встал и начал спускаться по склону навстречу чужаку, хотя тот пока их не замечал. Человек замер посреди поляны, присел и поднес к лицу какую-то маленькую черную коробочку.

Та показалась Мэтти знакомой, но откуда? Слово вертелось на языке.

Фотоаппарат. Он фотографирует.

Она вспомнила, что и у нее был фотоаппарат – старый, мамин. Надо было нажать на кнопку, и выезжала готовая фотография; не нужно было относить снимки в лабораторию для проявки и печати.

Она вспомнила, как они с Хезер стояли рядом, кричали «Сыр!» и корчили глупые рожицы, а мать щелкала фотоаппаратом.

Потом она прикрепила эти фотографии к стене спальни, при этом развесила нарочно криво, чтобы получилось похоже на коллаж.

Они приблизились к чужаку. Желудок Мэтти снова скрутило, тошнота подкатила к горлу. Она много лет не видела людей, только Уильяма, и отчасти страшилась встречи. Разговаривать с незнакомцами было строго запрещено. Так говорила мать; так говорил и Уильям.

Ей стало не по себе и при виде одежды чужака, совершенно не похожей на ее собственную. Но и та показалась ей знакомой – отзвуком призрачного воспоминания, что не давало ей покоя со вчерашнего дня.

Пальто на нем было ярким, с цветными вставками – голубой и оранжевой, – и сделанным из очень блестящего материала. «Ветровка, – вспомнила она. – И у меня такая была, только красная. А у Хезер – ярко-розовая, как ягода малины».

Еще на нем были серые брюки со множеством карманов и коричневые кожаные ботинки со шнурками темно-зеленого цвета. Он нес рюкзак, по виду очень тяжелый; рюкзак был такого же ярко-оранжевого цвета, что и вставка на ветровке, с привязанным к нему матрасом (нет: спальным мешком). Когда они подошли совсем близко, Мэтти увидела, что перчатки чужака были без пальцев, а верхняя их часть откинута и пристегнута пуговкой.

Каждая деталь его облика всколыхнула в ней что-то: не то любопытство, не то воспоминание, не то неясную тоску. Она покосилась на Уильяма, надеясь, что тот не заметил этих чувств, отразившихся на ее лице; они бы его рассердили.