Косталь-индеец

— Скажите, пожалуйста, друг мой, где я? — спросил Корнелио.

— На гасиенде Сан-Луи.

Студент вспомнил, что он ехал в гасиенду Сан-Диего.

— Вы ошибаетесь, это гасиенда Сан-Диего, — возразил он.

— Мы оставили ее вчера; ваши откровенные речи делали небезопасным наше дальнейшее пребывание там.

— Не понимаю…

— А между тем все очень просто, — пояснил слуга, улыбаясь. — Мы должны были оставить гасиенду, в которой нас хотели захватить королевские войска по милости пламенного патриотизма некоего дона Корнелио Лантехоса!

— Корнелио Лантехос! Да ведь это я! — воскликнул студент с величайшим беспокойством и удивлением.

— Вот именно! Ваша милость без устали кричали в окно, провозглашая моего господина генералиссимусом всех восставших войск, и мы с величайшим трудом могли вас удержать от похода на Мадрид.

— Что… что?.. Мадрид в Испании… — пробормотал студент.

— Ба! Две тысячи морских миль казались вам, сеньор, сущим пустяком! «Я! Я — Корнелио Лантехос, берусь ниспровергнуть королевский престол!»— восклицали вы. Мы вынуждены были немедля убраться подальше и увезли вас в носилках, так как мой господин не хотел расставаться со столь пламенным приверженцем, который из любви к нему подвергался опасности. Мы прибыли сюда, где, благодаря присоединившимся к нам войскам, вы можете целиком отдаться вашему патриотическому чувству, не опасаясь за свою голову, за которую, впрочем, назначена немалая награда.

Молодой человек с ужасом и в полнейшем смущении слушал рассказ о своих геройских подвигах. Далее слуга прибавил:

— В благодарность за любовь к отечеству вашей милости мой господин назначил вас поручиком и своим адъютантом; указ об этом вы найдете у себя под подушкой.

С этими словами слуга удалился, и, едва только дверь за ним затворилась, студент поспешно засунул руку под подушку. Злополучный указ действительно находился там.

Он с бешенством скомкал его и снова бросился к окошку, чтобы во всеуслышание отречься от всякого участия в восстании; но его слабых сил не хватило на это. В ту минуту, когда он хотел открыть рот и крикнуть, что отрекается от всякого сотрудничества с врагами Испании, его рассудок опять помутился, и он против воли крикнул: «Да здравствует свободная Мексика!» Затем он едва нашел в себе силы добраться опять до кровати.

Так как горячка миновала, то обморок продолжался только одну минуту, и, придя в себя, студент увидел у своей кровати двух человек, с сочувствием смотревших на него. В одном из них узнал он Морелоса, другой был ему незнаком. Мы назовем его имя, которому вскоре предстояло наводить трепет на врагов. Это был дон Галеана, сделавшийся преданнейшим другом генерала Морелоса, которому он привел в этот день семьсот вооруженных людей, за что и был назначен полковником.

— Как объяснить это внезапное присоединение к нашему делу? — спросил генерал у своего спутника, указывая на Корнелио. — Без сомнения, этот молодой человек еще находится под влиянием горячки.

— Почему же, генерал, — возразил ему дон Галеана, — разве отважный молодой человек не мог, как и я, сразу подпасть под виляние вашей особы? Я знаю вас только с сегодняшнего дня, а между тем у вас, по-видимому, никогда не будет такого верного, преданного друга, как я. Я ручаюсь за этого молодого человека. Он из наших и на деле докажет свою неизменную верность.

Произнося эти слова, дон Галеана смотрел на студента странным, дружелюбным, но в то же время таким проницательным взором, что Корнелио содрогнулся с ног до головы и, как бы под влиянием непреодолимого очарования, подтвердил кивком головы обещание, которое давалось от его имени.

— Ну, — заметил Морелос, — не знаю, кто из нас прав; знаю только, что генерал армии противника назначил цену за голову этого молодого человека, так что он волей-неволей должен присоединиться к нашей партии. Господин поручик, — прибавил он благосклонным тоном, обращаясь к студенту, — прогоните оставшуюся после горячки слабость хорошим обедом и приготовьтесь завтра выступить. Надеюсь, вы окажетесь достойным того чина, в который я вас произвел, а в случаях отличиться недостатка не будет.

Двое мужчин вышли из комнаты, а Корнелио воспользовался своим уединением, чтобы одеться и затем поискать, чем бы утолить свой волчий голод.

На следующее утро он проснулся, чувствуя себя вполне окрепшим, и, одевшись, спустился на двор, чтобы занять свое место при выступлении.

Первый, кто ему встретился, был Галеана, и хотя Корнелио призвал на помощь все свое мужество, но все-таки вздрогнул, опасаясь, что проницательный взор полковника обнаружит заячье сердце под львиной шкурой. К счастью, у храброго воина были дела поважнее, чем исследовать помыслы новоиспеченного поручика, и все были обмануты воинственным видом, который сумел себе придать Корнелио.