Костер и Саламандра. Книга первая

— Знаете что, мессиры! — не выдержала я. — Я не умею делать людей бессмертными. И воскрешать мертвецов не умею, так, как говорится в писании: «облек кости плотью, заставил струиться кровь и вернул в тело душу». Я могу на некоторое время, мы абсолютно не знаем, на какое, удержать душу в искусственном теле. Мне барон Валор — как второй отец. Если бы у меня была минимальная возможность его воскресить или сделать вообще бессмертным — я бы ни на секунду не задумывалась. Но я, вот досада, не божество, а некромантка. И морячков я не сделаю бессмертными, хоть мне их и очень жаль.

— А любой некромант может провести такой обряд? — спросил Раш.

— Не знаю, — сказала я. — Не уверена.

— Я — точно не смогу, мессиры, — сказал Валор. — Мне просто нечем за него заплатить, моя жизнь зависит от милости леди Карлы, судьба — под вопросом. Разве что — спасением души… но… э… я предпочту умереть.

— Леди Карле удалось обмануть ад так же лихо, как в незапамятные времена это сделал Церл, — сказала Виллемина. — Но выйдет ли такой фокус ещё раз — кто знает. И уж совершенно неизвестно, какую плату ад потребует с того, кто рискнёт его повторить. Поэтому вся наша безумная затея с мёртвыми моряками — целиком и полностью на леди Карле. Она не просто леди-адъютант, но и леди-маршал для тех, кто сражается и ещё будет сражаться во тьме.

В общем, мы засиделись за полночь. И, как ни странно, эта долгая болтовня меня успокоила: я, по крайней мере, поняла, что надо будет говорить репортёрам. А Валор вообще вёл себя с нашими мессирами миродержцами как свой — а они определённо этому способствовали. Мало того: Раш вдруг принялся расспрашивать о налоговой системе во времена Эрвина — и оказалось, что Валор неплохо это помнит.

— Бедный барон! — сказал тогда Броук, смеясь. — Репортёры пронюхают — и историки, хроникёры и писатели будут вокруг вас роем виться, расспрашивать о тех временах. Шутка ли: очевидец! Даже если невзначай запамятуете и перепутаете какую-нибудь мелочь — всё равно будете стократно точнее, чем наши исторические романисты.

А я подумала, что при случае и это скажу. Уж очень забавно и мирно звучит.

* * *

В общем, на утреннее сборище акул пера мы с Валором пришли уже во всеоружии. Друзелла и Виллемина меня ещё нарядили в голубое платье и шляпку с незабудками, видимо, чтобы я смотрелась уж совсем безобидно. Вильма поймала Тяпку и повязала ей на ошейник атласный голубой бантик. Девочка-припевочка из предместий и её собачка. Я смотрела на себя в зеркало и хихикала: кто же в столице сейчас носит такое. Но, как ни странно, рядом с Валором в моднющем тёмно-синем сюртуке и со старомодным бантом на затылке оказалось, что я смотрюсь вполне сносно: мы с ним были как пришельцы из прекрасного прошлого.

И вообще — это же было ради Валора затеяно. А его мы с Тяпкой оттенили наилучшим манером. А ещё внезапно пришли послушать маршал Лиэр и адмирал Годрик, которого я до этого дня и видела-то лишь пару раз. Лиэр-то был спокоен, как удав, он, похоже, уже привык и смирился, зато Годрик, хоть и сделал непреклонный вид, заметно любопытствовал не меньше журналистов.

Ему недавно объяснили. А с Валором он успел только перекинуться десятком фраз.

Увидев Валора, репортёры и обо мне позабыли. День стоял солнечный, рассмотрели его сразу, наилучшим образом — так вот с него и начали. И нам с ним пришлось всё объяснять с самого начала.

Про морячков, которые ждут полнолуния, — и мы тоже ждём полнолуния. И про то, что мы научились делать вот такие вот штуки: протезы для неприкаянных душ. И про то, что мы постараемся сделать так, чтобы среди наших людей неприкаянных душ больше не было: где не сможет Святой Орден, там сможем мы, а куда не дотянемся мы — сделает Святой Орден. Ну так Иерарх Прибережный же как раз писал в газету об этом самом.

Про адских тварей, от которых мы все собираемся защищать Прибережье. Вот-вот, мессир Валор — тоже некромант, вдобавок спирит, вдобавок у него особый опыт. Он — на королевской службе и тоже на страже покоя наших мирных подданных. Нет, дышать, пить, есть и целоваться человек в искусственном теле не сможет, а вот другое, человеческое — сможет: живая душа. Любить может. Быть преданным может, быть храбрым может. Абсолютно всё помнит.

Нет, вообще любого умершего так переместить нельзя. Потому что вообще-то практически все души сразу покидают юдоль — кто в рай, кто в ад. Можно только неприкаянного, но не такого грешника, что совсем кошмар, — потому что ещё его грехов моей и без того грешной душе не хватало. Поэтому вашу матушку, мэтр, нам страшно жаль, вам мы всей душой сочувствуем, но тут уж ничем не поможешь: она уже в раю, скорее всего.

Да, моя собачка Тяпка — тоже с душой. С собачьей, конечно.

Нет, мы не ставили опыты на собаках. Просто так вышло. Ну вот, хорошо вышло. Повезло нам.