Костер

— По причине непрекращения артобстрела тяжелыми орудиями, а также бомбежки авиации, — чеканил лейтенант, не переводя духа, — выезд через ворота не представлялся возможным, в результате чего первая автомашина с погруженными документами отбыла в тыл через сломанный забор позади двора в сопровождении помнач связи по радио младшего лейтенанта Осенника, после отбытия которого товарищ помначштаба полка приказал грузить оставшиеся сундуки с документами на прибывший из парковой батареи другой грузовик, каковые сундуки были погружены и через указанный пролом забора в моем сопровождении согласно приказанию…

— Постойте, — негромко сказал комполка, по-прежнему не глядя на лейтенанта. — Коротко: все ли документы вывезены? Так точно, товарищ майор. С окончанием погрузки автомашины товарищ помначштаба отдал мне приказание в совершенно дословном виде: теперь всё, и ты, товарищ особоуполномоченный, катись сейчас без оглядки до станции Жабинка, где будешь ожидать дальнейших приказаний. В настоящий момент, находясь в пути следования и в результате непредвиденной неисправности двигателя…

— Перестаньте, — снова прервал майор.

Его лицо, немолодое, исхудалое, отразило смущение, похожее на застенчивость человека, собравшегося объясниться в любви, но неопытного в ее делах. Он взял двумя пальцами портупею лейтенанта и, словно через силу, заглянул ему в глаза.

— Потери? — спросил он, смолкнул и потому одолевая неловкость, принудил себя к пояснению: — В личном составе потери… значительны?

Тогда лейтенант качнулся на носках вперед и, сбившись с картонного языка рапортичек, испуганно сказал в подбородок майора:

— Очень большие потери. В ворота было не выехать. Убитые, раненые. Кто выбежал из казармы на двор — тут же и попал под огонь. А кто в казарме — больше от бомбежки.

— Из комсостава — тоже?

— И комсостав. А бойцов прямо-таки даже много.

Майор опять опустил взгляд, отнял пальцы от портупеи лейтенанта, переложил их на пуговицу его воротника. Лейтенант машинально потянулся к той же пуговице, руки встретились, и он вдруг крепко сдавил длиннопалую кисть майора, прижав ее к своей груди.

— Как же теперь с полком, товарищ майор? — спросил он, еле сдерживая свою нечаянную горячность и вытаращенными глазами выпытывая, что скрывалось за взглядом командира. Майор высвободил пальцы, уткнул руки в карманы, отчего его галифе круглее распузырились, и он проговорил немного вбок:

— Я одобряю приказание помощника начштаба. Полк выполнит свой долг. Двигайтесь на станцию Жабинка, товарищ особоуполномоченный.

Он замолчал, но ему хотелось что-то договорить — он медленно справлялся с растерянностью. Лейтенант дышал ему в подбородок, и он слегка попятился.

— Невозможно было дозвониться до штаба. Связь оказалась нарушена сразу после…

— Так точно, нарушена, — с исправной отчетливостью подтвердил лейтенант, вспомнив о своем месте, и это «так точно» службиста облегчило майора — он досказал свою мысль как бы из вежливости, почти небрежно:

— Я отправил связного с приказаниями. Он прибыл назад, доложил, что принято решение штаб эвакуировать. Правильное решение, — дополнил он снова куда-то вбок, — единственно верное решение в данной обстановке.

Разговор занял не больше минуты, но пока тянулась эта минута, привлеченные остановкой грузовика беженцы образовали собою на обочине дороги стенку, и она незаметно, с большой уважительностью подступала к майору, постепенно огибая его с флангов.

В молчании людей чувствовалось, что они понимают разницу между ними и двумя военными, ведущими срочную, важную беседу. Нет-нет долетавшие до сторожких ушей беженцев слова содержали в себе особенный, совсем отличный от интересов беженской толпы смысл. Военные говорили о приказаниях, решениях, документах и штабах, о комсоставе, бойцах и связных, о погрузках и путях следования. Военные заняты были делом, не терпящим помех и, несомненно, спасительным в той обстановке, которую они называли «данной». В то же время каждый беженец думал, что дело военных должно было быть спасительным не только для них, но и для всех тех, ради спасения кого существовали сами военные. Они обязаны были спасать себя, чтобы спасти всех. И хотя все понимали, что важная беседа военных требует к себе почтения, каждый беженец знал, что его интересы только по виду отличаются от интересов военных, потому что военные бежали так же, как он. Разница же, которая существовала между одинаково бежавшими, состояла в том, что одни могли быстро ехать, другие — только волочиться пешком.