— Любители! Все в одного, — невозмутимо сказал он чуть в сторонку и удалился на свои, как видно, обычные пять шагов. Мотор ожил. Веригин сел за руль, отвел послушную машину к тротуару. Тут приспел разговор по душам, и Александр Владимирович спросил, где же Матвей стоит и получил ли уже назначение. Веригин улыбнулся.
— Стоим в городе Энске. А направление, надо ожидать, будет в энский полк энской дивизии.
— Прямо секретная особа! — восхищенно сказала Юлия Павловна. — Нет, правда, где же вы?
— До прошедшей недели был на гипподроме.
— Как так? В кавалерию, что ли, попал? Что там, на бегах? — удивился Пастухов.
— Гараж! — со смехом сказал Веригин, но сейчас же нахмурился. — Попал я по специальности, в автомобильную роту… словом, одной части. Приказом командируют в тот же день наших ребят на приемку машин. И меня с ними. Приемка на бегах. Машины идут с утра до ночи. Всех что ни есть марок. Из учреждений, от торговой сети, а которые, вот, как наша, от личных владельцев. Одним словом, мобилизация. Весь транспорт согнали. Со всей, почитай, Москвы. Шоферы руками разводят — вот это гараж! Из конца в конец весь гипподром. И все гонят. А как приказали наряды давать на выезд, которую куда, — тут началось!.. На весь гипподром нашлось одно ведро. А половина машин без воды — жара парит страшенная. И кран всего только один подходящий, на конюшнях. У него давка. А из-за ведра — чуть не до драки… Запомнят шоферы московские бега!
— Черт знает! — воскликнул Пастухов, с досадой хлопнув себя по коленке.
Веригин вдруг, точно заговорщик, тихо и крайне озабоченно спросил:
— Нашу еще не истребовали?
Вопрос задавался, вероятно, не без лукавства. Заметив, что у Юлии Павловны на секунду перехватило дыханье, Веригин добавил:
— «Кадиллак» один тоже доставили на бега. Как миленького. Похуже нашего будет…
— Сдавать придется? — спросил Пастухов, и опаска послышалась в его голосе.
— Да ведь сдают… Насчет нашего — что может остановить? Иностранная марка. Запасных частей, сами знаете, никаких. Начальники, конечно, могут позариться. Им что! Поездил — бросил. Но если вам похлопотать — может, и не заберут.
— Разумеется, будем хлопотать, — словно опомнившись, спохватилась Юлия Павловна. — Я понимаю — грузовики или, пожалуйста, «газики», «эмки». Но к чему на войне «кадиллак»?
— Сгодится, Юлия Павловна. Текущий момент нынче такой, что все сгодится. Вроде — куча мала.
Веригин сказал это шутливо, но и наставительно, так что обидеться было нельзя, а посмеяться — неловко. Он тотчас заторопился:
— Бежать надо. Не то и впрямь оставят меня без приварка.
Уже распрощавшись и захлопнув за собою дверцу, он просунул голову в окно.
— Конечно, если не обидитесь, Юлия Павловна, с просьбой я. Есть у меня охотничьи сапоги хорошие. Подкладка меховая. Жена скорей всего тоже как бы не уехала куда с заводом co своим или что другое. В комнате сапоги оставлять — неверное дело. Пропасть могут. Вещь ценная. Сохранить бы. Да еще носильное какое, из нового. На случай, если вернусь, конечно… Так, может, позволите — в доме у вас, чтобы полежало где? Пока, конечно…
— Матвей Ильич! — растроганно вскрикнула Юлия Павловна. — Да приносите, присылайте, хоть сапоги, хоть что еще! Какой может быть разговор!..
— Очень даже благодарен! — как-то неожиданно по-военному отозвался Веригин и вытянулся, взяв под козырек, перед машиной.
— К лицу, к лицу вам форма, Матвей Ильич! — совсем расчувствовалась Юлия Павловна.
— Это конечно. Форма народу подходящая. А сапоги вам занесут, — довольный, отозвался он и побежал через дорогу.
Сейчас же, как он исчез из виду, Юленька взволнованно объявила, что надо самым энергичным образом добиваться, чтобы автомобиль остался в неприкосновенности.
— Ты должен, Шурик, получить бумагу… я не знаю, документ, грамоту…
Она уже вела машину, и Александр Владимирович приструнил ее:
— За рулем не разговаривай.
— Сегодня же надо узнать, от кого это зависит. От военных или, может быть, от исполкома?
— Молчи.
Но потух зеленый глаз семафора, и, затормозив, Юленька со всею скромностью упрекнула мужа:
— Ты сердишься, потому что я плохо понимаю в моторе.
— Желаю тебе, чтобы пришлось середь улицы менять колесо.
— Шурик!..
Может, и в этом случае Пастухов не перечил бы Юленьке, а уступил. Но случай-то казался исключительным: хлопотать об автомобиле пришлось бы не ей, а самому Александру Владимировичу. Но ему легче было изо дня в день пререкаться, сидя дома, чем обивать пороги канцелярий и улыбаться незнакомым начальникам.
Временами его охватывала усталость от этих разногласий — невмочь становилось говорить обиняками, и он с тоскою ждал часа, который наконец взбесит его и он покажет свой норов. Юленька не уставала. Он сказал ей однажды, что она действует по закону капли воды, частым падением долбящей камень. После этого, являясь к нему со своими заботами, она стала шутливо говорить: «Я пришла опять капнуть». Свой обычный поцелуй она сопровождала полушепотом: «Милый мой камень!» Ему это надоело, он начал злее фыркать, и она как-то обиделась не на шутку:
— Тебя немыслимо трудно убедить!