Кости эха

мир мир мир мир
и лицо могила
облако против вечера

de morituris nihil nisi

и лицо стыдливо крошится
уже поздно омрачить небо
краснеет румянцем в вечер
содрогаясь будто делая ложный шаг

veronica mundi
veronica munda
вытри нас за любовь к Иисусу

потея как Иуда
устав умирать
устав от полисменов
ноги в мармеладе
обильно покрываясь испариной
сердце в мармеладе
покури еще фруктов
старое сердце старое сердце
разбиваясь возле конгресса
и все же я вас уверяю
лежа на мосту О'Коннелла
таращась на вечерние тюльпаны
зеленые тюльпаны
сияющие на углу как карбункул
сияющие на баржах Гиннесс

обертон лицо
уже поздно осветить небо
однако однако я уверяю вас

alba

до зари ты должен быть здесь
и Данте и Логос и все слои и тайны
и клейменая луна
за белой плоскостью музыки
той что ты должен установить здесь до зари

мрачный вкрадчиво поющий шелк
наклонись к черному небесному своду ареки
пролейся на бамбук цветок дыма аллея ив

кто хоть ты и наклонился с пальцами сочувствия
чтобы одобрить пыль
не прибавится к твоим дарам
чья красота будет листом передо мной
заявление о самом себе нарисовано на буре из эмблем
так что там нет солнца и нет откровений
и нет жертвенного животного
только я и потом уж лист
и мертвый груз

Дортмундер

В волшебстве гомерических сумерек
мимо красного шпиля святилища
я ноль она королевский каркас
спешит к фиолетовой лампе под тонкую Кинь-музыку свахи.
Она стоит передо мной в освещенном шатре
поддерживая осколки нефритов
покрытый рубцами герб спокойной чистоты
глаза глаза черные пока бедственный восток
не решится на длинную фразу ночи.
Затем, как свиток, свернулась,
и красота ее распада увеличивается
во мне, Аввакуме, осадке всех грешников.
Шопенгауэр мертв, сваха
убирает свою лютню.