Кости холмов

– Ты хочешь увидеть, как отца порвут на куски прямо тут? Поднимайся и помоги посадить его в лодку. Или я прикончу тебя своими руками.

Джелал ад-Дин горько рассмеялся в ответ, но поднялся. Почти как во сне. Потом четверо братьев перенесли больного отца на берег. Шагая с трудом по влажному песку, принц наконец почувствовал, что жизнь возвращается в его тело, изгоняя оттуда отчаяние.

– Прости, брат. Ты прав, – сказал он.

Разгневанный Тамар лишь кивнул.

Увидев, что чужеземцы крушат лодки, из убогоньких хижин выскочили рыбаки. Они громко кричали и размахивали руками. Но грозный вид обнаженных клинков умерил их пыл.

Рыбаки сбились в кучку и наблюдали в злобном молчании за тем, как чужаки рубили мачты, пробивали днища и сталкивали остовы лодок в глубокие воды, чтобы пенистая пучина поглотила и унесла их дальше от берега.

С закатом братья оттолкнули от берега последнюю лодку и последовали за ней сквозь холодные волны, чтобы забраться внутрь, перемахнув через борт. Джелал ад-Дин поднял маленький парус и поймал морской бриз, который в тот же миг будто воскресил его дух к новой жизни. Братья оставили лошадей на берегу, и рыбаки недоуменно взяли их за поводья. Эти странные люди все еще слали проклятия вслед чужакам, хотя добрые кони стоили намного дороже их обветшалых лодок. Когда ветер усилился, Джелал ад-Дин сел на корме и опустил в воду руль, отвязав веревку, которая удерживала его в одном положении. В последних лучах догоравшего солнца посреди глади моря показалась белая полоса волн, бьющихся о берег маленького островка. Встав на курс, Джелал ад-Дин посмотрел на отца. Теперь, когда земля осталась далеко позади, немое спокойствие понемногу овладевало им. Ему оставалось недолго, и старик по праву заслужил спокойную смерть.

Глава 24

Название города Самарканд означало «город из камня», и, глядя на его мощные стены, Чингис понимал, за что город получил свое имя. Из всех городов, что видывал хан до сих пор, лишь Янь-цзин более или менее походил на крепость. За толстыми стенами Самарканда многочисленные минареты вздымались высоко в небо. Город располагался на заливных равнинах вдоль реки, несущей свои мутные воды меж двух огромных озер, поэтому почвы здесь были чрезвычайно богаты. С тех пор как Чингис вторгся во владения хорезмшахов, такие плодородные земли он видел впервые. Неудивительно, что этот город был подлинным бриллиантом в ожерелье шаха Ала ад-Дина Мухаммеда. Ни пыли, ни песков. Город стоял на перекрестке торговых путей, давая приют и защиту купцам, везущим свои товары за тысячи миль во все концы света. Их караваны медленно шли по равнинам, привозя в Самарканд китайский шелк, и двигались дальше на запад, груженные самаркандским зерном. Так было в мирные времена. Но теперь в торговле наступило затишье. Чингис нарушил связи, благодаря которым города сообщались друг с другом и богатели. Пали Отрар и Бухара. На северо-востоке Джелме, Хасар и Хачиун громили другие города, приводя их к покорности. Чингис был близок к тому, чтобы окончательно переломить хребет хорезмийской торговли. Без торговли и сообщений города оказались изолированными друг от друга и только терпели нужду и убытки, дожидаясь прихода войск своего шаха. И пока тот оставался в живых, одного развала торговли было еще очень мало.

Вдали поднимался в небо белый дымок последнего торгового каравана, пытавшегося достичь Самарканда до появления Чингиса в его окрестностях. Теперь никто не попадет в город до тех пор, пока монголы не покинут эти места. Чингис снова задумался над словами Тэмуге о необходимости постоянного управления завоеванными землями. Идея пришлась по нраву, но пока что оставалась неосуществимой мечтой. Однако Чингис уже был не молод, и, когда по утрам ломило спину, ему начинало казаться, что мир продолжает свой бег уже без него. Народ хана никогда не беспокоился о постоянстве. Вместе со смертью наступало и избавление от мирских забот. Быть может, потому, что хан видел другие империи, он мог представить себе еще одну, существующую дольше, чем его жизнь. Ему нравилось думать о тех, кто и после его смерти еще долго будет править от его имени. Эта мысль исподволь пробуждала в нем нечто такое, чему названия он пока и сам не знал.

В то время как Чингис размышлял, тумены Джучи и Чагатая возвращались от городских стен. Все утро они объезжали город на довольно близком расстоянии, чтобы нагнать страху на его жителей. Монголы установили напротив Самарканда белый шатер, объявив тем самым о начале осады, но ворота оставались закрытыми. Через некоторое время белый шатер заменят красным, затем поставят на его месте черный в знак того, что все население города будет истреблено.