Заметив угрозу сзади, монголы помчались быстрее, отбиваясь стрелами от преследователей. Даже на полном скаку монголы стреляли поразительно точно, и Калифа снова увидел, как со всех сторон всадники и кони падали под копыта тех, кто скакал следом. Разочарованно огрызаясь, Калифа натянул тетиву, и перья стрелы пощекотали его щеку. Конь несся на последнем дыхании и вряд ли мог продержаться долго. Монголы вновь ускользали, увеличивая разрыв. Калифа пустил стрелу им вслед и громко возликовал, когда она ударила в спину врага, сбив того наземь. Еще несколько десятков стрел попали в цель, хотя и не все смогли пробить доспехи монголов. Те же, кого подстрелили, летели под копыта вражеских лошадей и вскоре превращались в месиво дробленых костей и раздавленной плоти.
Охрипшим голосом Калифа снова и снова подгонял своих людей, но все было тщетно. Они совершенно выбились из сил, множество лошадей получили увечья и охромели. Кони становились на дыбы и отказывались продолжать бег, и воины лишь бессмысленно лупили их плетью и ножнами.
Калифа подумал было прекратить преследование, да усилий было положено слишком много. Ему все время казалось, что он может протянуть еще немного; казалось, что монголы вот-вот загонят до смерти своих лошадей и тогда будут сами истреблены. Воспаленными и покрасневшими от песка глазами Калифа смотрел вслед врагу, которому вновь удалось оторваться от преследователей больше чем на полмили. Разрыв не сократился и не увеличился и тогда, когда солнце поднялось выше. Убрав лук обратно в чехол у правой ноги, Калифа погладил коня по шее.
– Еще немного, могучее сердце, – тихо пробурчал он скакуну.
Калифа знал, что многие лошади будут загнаны до полусмерти. Эта гонка была выше их сил, и многие погибнут. Сзади снова раздался глухой шум и крик, еще одна лошадь споткнулась и полетела на землю. За ней упадут другие, Калифа понимал это, но арьергард монгольской конницы по-прежнему манил его за собой, и Калифа продолжал преследование, щуря глаза от пыли.
Вырвавшись из тенистого дола на равнину, монголы воспряли духом. Вдали показался утренний дымок селений, и конница двинулась на восток в сторону проторенной дороги. Но где-то впереди лежали города шаха, в которых преследователи могли бы найти подкрепление. Ни Джебе, ни Джучи не имели ни малейшего представления о численности шахских войск. Возможно, шах вывел всех мужчин на войну либо, напротив, оставил их защищать города от набегов врагов.
Дорога была широкой, вероятно, оттого, что всего пару дней назад по ней прошла огромная армия шаха. Покинув горы, точно песчаная буря, монголы растянулись узкой колонной по пятьдесят всадников в каждом ряду, чтобы уместиться на твердом грунте дорожного полотна. Когда солнце вошло в зенит, удушливая жара валила с ног лошадей со всех сторон, и люди снова гибли под ударами копыт. Монголы обливались потом, но не было ни воды, ни соли, чтобы подкрепить силы. Джебе и Джучи все чаще оборачивались и в отчаянии смотрели назад.
Арабские скакуны были лучше других лошадей, которых они видели до сих пор на войне, во всяком случае, те намного превосходили русских и китайских коней. Но зной выкачивал силы даже из них, люди Калифы начали отставать, и, лишь удалившись от преследователей на достаточное расстояние, Джебе скомандовал перейти на медленный бег. Он не хотел потерять их из виду или позволить им передышку и перегруппировку. Джебе рассчитывал, что, возможно, уведет шахских всадников миль за сто пятьдесят или больше, приближаясь к рекордам даже самых закаленных монгольских разведчиков. Низкорослые скакуны исходили пеной, шкура потемнела от пота и свежих ран, натертых седлом поверх старых мозолей.
Далеко за полдень монголы прошли мимо придорожного укрепления, со стен которого удивленные стражники выкрикивали им вслед ругательства. Монголы не отвечали. Каждый из них был погружен в собственный мир и сопротивлялся слабостям плоти.
Джучи болезненно переносил часы зноя. Кожа на бедре истерлась до мяса. Боль успокоилась, лишь когда вновь наступил вечер, принеся благословенное облегчение. Шрамы больше не ныли, но в левой руке чувствовались слабость и боль, от которой руку точно пронзало каленым железом, как только Джучи тянул за поводья. В рядах монголов давно уже никто ни о чем не говорил. Все держали рот на замке, как их учили, чтобы не терять влагу, когда находишься на пределе своих сил. Иногда Джучи поглядывал на Джебе, дожидаясь, когда тот решит, что пора остановиться. Но Джебе упрямо скакал вперед, почти не отрывая глаз от линии горизонта. В эти мгновения Джучи казалось, что молодой полководец готов скакать на край света.
– Пора, Джебе, – наконец не выдержал Джучи.
Медленно очнувшись, тот промямлил что-то бессвязное. Ему едва достало сил на то, чтобы сплюнуть слюну, да и та лишь повисла у него на груди.
– Мои китайцы еле плетутся в хвосте, – продолжил Джучи. – Мы можем потерять их. Конница шаха сильно отстала от нас.