Кости холмов. Империя серебра

Яо Шу поднял глаза и непонимающе уставился на монгола. Монаха с детства обучали владеть своим телом. Сама идея позволить ударить себя хвастливому мальчишке, каким был Чагатай, казалась нелепой. Быть может, кому-то другому, кто был бы скромнее и не стал бы трепаться о своем подвиге на протяжении месяцев, Яо Шу и позволил бы это сделать. Но только не избалованному ханскому сыну. И монах покачал головой.

Хачиун хотел продолжить речь, но Чагатай воспользовался моментом и отчаянно напал на монаха сзади. Хачиун раздраженно сжал зубы, наблюдая за тем, как Яо Шу несколькими легкими шагами, почти паря над землей, ушел от нападения. Он никогда не терял равновесия, и Хачиун понял, что сегодня у Чагатая не будет шанса даже коснуться монаха. На глазах у Хачиуна Яо Шу блокировал еще два удара и затем сам перешел в наступление, действуя жестче и стремительнее, чем прежде. Таким был его ответ Хачиуну.

Как ухнул Чагатай, когда палка выбила воздух из его легких, услышали все. Не успел он прийти в себя, а Яо Шу нанес ему новый удар по правой руке. От боли пальцы юноши разжались, и он выронил палку. Не останавливаясь, монах просунул трость Чагатаю между ног. В результате Чагатай споткнулся и кубарем полетел на замерзшую землю. Толпа молчала, когда Яо Шу поклонился оторопевшему ученику. Все ожидали, что он ответит монаху таким же поклоном, но вместо этого краснощекий юноша поднялся и быстро скрылся из виду, даже не обернувшись.

Яо Шу выдержал паузу дольше, чем требовалось, показав недовольство тем, что мальчишка выказал пренебрежение. По привычке монах обсуждал с молодыми воинами каждый бой, объясняя их ошибки и указывая на их успехи. За пять лет, проведенных вместе с монголами, он подготовил Чингису много славных бойцов и руководил школой для двадцати самых перспективных. Чагатай не входил в их число, но Яо Шу достаточно хорошо узнал мир и понимал, что разрешение остаться имеет свою цену. Сегодня она оказалась для него слишком высокой, и монах прошел мимо Хачиуна, даже не удостоив его своим вниманием.

Многоликая толпа смотрела на хана в ожидании его реакции на грубость сына, но хан лишь одарил их холодным взглядом. Посмотрев вслед удаляющемуся монаху, Чингис повернулся к Тэмуге и Хасару.

– Думаю, мясо уже готово, – сказал он братьям.

Тэмуге на мгновение улыбнулся, хотя в этот момент он радовался не горячей пище. Своей наивностью монах нажил себе врагов среди могущественных людей. Быть может, они научат его покорности. День прошел даже удачнее, чем Тэмуге мог ожидать.

Хотя Яо Шу был небольшого роста, но и ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в юрту второй жены хана. Войдя внутрь, монах поклонился Чахэ, как и приличествовало простолюдину при встрече с тангутской принцессой. Вообще-то, звания и чины монах ни во что не ставил, но все же восхищался положением, которое заняла эта женщина в монгольском обществе. Несмотря на обычаи новой родины, столь чуждые дворцовому этикету, принцесса выжила, и Яо Шу симпатизировал ей.

Хо Са пришел раньше и уже сидел, попивая маленькими глотками присланный отцом принцессы чай. Поприветствовав кивком Хо Са, Яо Шу принял из рук Чахэ крошечную чашечку горячего напитка и уселся сам. Яо Шу подозревал, что Хачиуну скоро будет точно известно, сколько раз Чахэ встречалась с ними, и монах даже предполагал, что снаружи их подслушивают соглядатаи ханского брата. От этой мысли чай показался кислым, и Яо Шу слегка поморщился. Этот мир был для него чужим. Придя сюда, чтобы проповедовать миролюбивое учение Будды, монах пока не знал, правильно ли он поступил. Монголы казались ему странным народом. Они как будто с интересом внимали всему, что Яо Шу говорил им, особенно если он излагал свои уроки в виде историй. Монах щедро делился с ними той мудростью, которую сам усвоил еще в детстве. Однако, заслышав призыв боевых рогов, монголы стряхивали с себя эти знания и шли убивать. Поступки этих людей были выше его понимания, но монах принял путь, уготованный ему судьбой. Сделав новый глоточек горячего чая, Яо Шу подумал вдруг о Чахэ. Приняла ли и она выпавшую ей долю?

Яо Шу долго молчал, а Чахэ и Хо Са обсуждали тем временем условия службы солдат-китайцев в туменах Чингиса. Примерно восемь тысяч человек проживали некогда в китайских городах, а кое-кто из них даже служил в армии цзиньского императора. Еще столько же были родом из тюркских племен, что кочевали севернее монгольских. Китайские рекруты не оказывали большого влияния, но Чахэ добилась, чтобы хану и всем его приближенным прислуживали ее люди. Через них она была осведомлена о том, что происходит в лагере, не хуже самого Хачиуна.

Монах любовался утонченностью этой женщины, пока та обещала Хо Са поговорить с мужем о похоронных обрядах для китайских солдат. Яо Шу допивал остатки чая, смакуя его горьковатый привкус и наслаждаясь журчанием родной речи. Яо Шу ее не хватало, вне всяких сомнений. Погруженный в раздумья, он внезапно услышал свое имя и вернулся к действительности.

– …может, Яо Шу нам расскажет, – сказала Чахэ. – Он видится с сыновьями мужа чаще других.