Кости мотылька. Книга 4. Бесконечная война

— Юнцы, вольно или невольно пробудившие в себе магию, — произнёс Хродбер, и его глаза засияли, словно два парящих в небе опала, — обучаются ненависти, как чему-то главному и по сути единственному в своей жизни. Ненавидеть, чтобы убивать при помощи силы стихий. Ненавидеть, чтобы защищаться. Ненавидеть, чтобы жить. — Он кивнул, словно бы признавая наличие в этой мудрости некого изъяна, не предполагающего, тем не менее, что ей не следует повиноваться. — Да… слабость… Слабость — вот та искра, которую высекает плеть их наставника! И горе тому юнцу, что начнёт рыдать.

Жесточайший из людей издал смешок, звук слишком кроткий в сравнении с сопровождающей его гримасой.

— Тебя называют «Сокрушающий меч Кохрана», но разве это так? — Дризз прищурился. — Жалкие неумехи из Третьей магической не смогли воспитать тебя должным образом, а мне не хватило на это времени. Ты так и остался мальчишкой, слишком избалованным и изнеженным для настоящего дела.

— Видимо все имперцы, павшие от моей руки, не идут в счёт? — улыбнулся я.

— Солдаты, которые сами шли тебя убивать? — рассмеялся мужчина. — О, да! Их смерть не несла ничего, что могло бы позволить тебе ощутить настоящую ненависть, — его кулак ударил по собственной груди, — ты убивал их легко, не задумываясь ни о чём. Но что будет, — Хродбер вытянул руку, указав на подвал, — когда ты столкнёшься с тем, что заставит переступить через себя? Ради мира и его блага, само собой.

Подвальная дверь мистическим образом начала приоткрываться, издавая мерзкий скрип. Оттуда дыхнуло смрадом и кровью. Во тьме что-то копошилось. Я помнил, что мы оставили там, когда покидали Последнюю Потерю. Трупы детей, которых убили своими руками.

— Ты слаб, мальчишка, — проскрежетал он. — Даже убив тысячу крестьян, ты остался слабым. Даже развив своё тело, сделав его идеальным проводником своей магической энергии, ты остался никчёмным. Однако, если ты думаешь, что это плохо, то ты ошибается, — Дризз рассмеялся. — Хитрость в том, что на свете не бывает ничего неуязвимого. Любая, самая могучая сила иногда садится посрать. А иногда засыпает. Мощь необходимо нацелить, сосредоточить, а значит, всё на свете уязвимо и слабо. Посему испытывать презрение к слабости означает питать отвращение ко всему сущему…

Мои глаза широко распахнулись, позволив иным взглядом посмотреть на внезапного собеседника. Какие-то мысли, слишком неуловимые, чтобы их осознать, закрутились внутри головы.

— И тем самым мир становится ненавистным, мальчик, — продолжил Хродбер. — Просто делается чем-то ещё, что необходимо придушить или забить насмерть. Слабость — вот что является истинным источником ненависти. Когда ты поймёшь это, то будешь способен…

— Я знаю, что такое ненависть, — перебил я его.

Мужчина, будто погружённый в свои мысли, вздрогнул и сплюнул в яркий отсвет зари, осмелившийся проникнуть внутрь покинутого мёртвого дома.

— Откуда бы⁈ — рыкнул он. — Изнеженный аристократ, всего год как оторванный от материнской юбки⁈

— За это время случилось много! — крикнул я в ответ. — Здесь, на войне, все люди нена!..

Дризз ринулся вперёд быстрее, чем я успел предпринять хоть что-то. Он словно воздвигся надо мной, глубоко и разъярённо дыша.

— Во-о-от! — взревел он, демонстрируя руки, внезапно обагрившиеся кровью по самые локти. — Вот это — ненависть!

Хродбер наотмашь врезал мне по губам так, что голова откинулась назад, ударившись о деревянные перекрытия. Боли не ощущалось, но я не осознавал этого, дёрнувшись и рухнув на безжалостно жёсткий пол.

— Ненависть, это когда ты убиваешь отца, забивая его деревянной палкой! — орал он. — Когда душишь своего сына его собственными кишками! Когда обрушиваешь камень на голову жене, а потом поджигаешь собственный дом!

Кровь всё сильнее покрывала мужчину, словно вытекая из невидимых порезов, но я знал, что это не его кровь. Она чужая.

— Ты весь такой начитанный! — глумился Дризз, обходя меня по кругу. — Цивилизованный! Справедливый! Решил забыть свои «детские игры» в поместье, забыть, как убил брата, как доводил до самоубийства слуг? Надумал отказаться от всего, что делало тебя самим собой? Что делало тебя ОСОБЕННЫМ. Ведь теперь ты изменился, — он сделал акцент на последнем слова, протянув его, словно готовясь рассказать концовку смешной шутки. — Терпеть не можешь вред, причиняемый жестокими забавами! Питаешь отвращение к тем, кто хлещет плетьми лошадей, убивает рабов или бьёт симпатичных жёнушек! Что, сдохла пара друзей и девок, которых ты трахал, так сразу посчитал, что понял эту жизнь? Убил сотню безликих врагов и решил, что стал божественным орудием⁈ Почуял у себя внутри какие-то колики и принял это за ненависть⁈

Хродбер нависал надо мной, перекрывая, казалось, весь мир.

— Ты всё время о чём-то там раздумываешь, хныкаешь и скулишь, либо беспокоишься о тех, кого любишь — в общем, без конца толчёшь в ступе воду и воешь в небеса. Ты! Ни на что! Не способен!

Ещё один невесомый удар попал по моему лицу, отбросив в сторону. Я видел, как нитка кровавой слюны потянулась из моего рта.