Кости. Навье царство (СИ)

–Не ори на старших! Должен же кто-то тебе по башке твоей чугунной настучать, раз своих мозгов Чернобог не отжалел! Что ты маешься, дурья голова! Себе-то хоть не ври, чёрт РОГАТЫЙ.

Невольно прошелся рукой по голове, будто проверяя. Бабка расхохоталась. Искренне и весело.

— Не отросли ещё, а будешь мяться, как вчерашняя целка, так быстро вырастут! Свято место пусто не бывает. Тим вьется вокруг девки твоей — это ладно, он тебе не соперник. Другое дело Горыныч. Этот не ты, знает, чего хочет. В первый же день через костры прыгать её водил. И знаешь, что? Руки-то не разжала девка твоя.

Знал же, что провоцирует нарочно, а купился. Сами собой сжались кулаки, глаза полыхнули красным, отсвечивая на заострившиеся скулы мёртвым огнем погребальных костров.

«Не мог Светка…»

А собственно, почему не мог? Спрашивал же, я сам сказал, что с такой, как Яда никогда и ни за что. Не встанет у меня, видите ли. Как я там говорил “и задарма не надо”.

Идиот.

Через костры он её водил прыгать!

Как только слова эти достигли сознания, что-то внутри взвилось черной пеленой ярости. Убью!

Моя она. Моя и точка.

Глава 12.1

— Не могу я ей рассказать, ба. Чужачка она. Куда ей. Проклятья все эти, драконы, волколаки, наместник бога смерти в женихи, — горько усмехнулся, представив лицо стажерки, заведи я песню про Навье царство. — Да и не мое это спасение, нет в ней света. Я б учуял, не дурак.

-Ещё какой, — бабка покачала головой, будто в самом деле знала что-то, что открыть не могла. — Хочешь стать, как отец? Маяться всю жизнь, искать и не найти. Говорила я ему, чтоб не трогал Зарянку-то. Не его она судьба. Да кто ж старших слушает.

Бабушка никогда не любила отца. Имела полное право, и я не осуждал ее за то.

-Свет, Кирилл, у каждого свой. У меня тот, у тебя этот. Как без света нет тьмы, так без тьмы нет света. Подумай, дурной своей башкой, и перестань себе врать. С каких пор у моего внука не хватает отваги правде в глаза посмотреть? Что ты бедной девке мозги пудришь? Тошно тебе без неё, так и скажи прямо! Что вы за народ, мужики?! — Бабка зло сплюнула себе под ноги. — Не видать тебе света, коль предашь себя и ту, что засела в сердце иглой. Носитесь как угорелые с проклятием своим, а читать не научились, дурни безграмотные. Не бывает в мире света чище, чем сияние любящего сердца. Нету любви и света не будет.

-Мама отца до смерти любит, толку то…

-Взаимной любви, дурила. ВЗАИМНОЙ. Иди уже, чтоб глаза мои тебя не видели такого неприкаянного. Иди, пока не увели девку-то.

Сначала хотел возмутиться, мол что ты про любовь свою заладила. Не моя песня точно. Не любил никогда и не планирую, но бабка будто мысли мои читала, сложила кости свои на груди, смотрит лукаво, с усмешкой, как в самую душу...

А ведь и правда, вру себе, который день. Мечусь, как зверь в силках, цепляюсь за собственную реальность, вырваться пытаюсь, а сил не хватает.

«Ни сил, ни воли».

Пренеприятное открытие разлилось по телу злобой. Вот ведь пошутили надо мной боги! В человечку! Разрисованную, как распоследний маргинал, наглую, бессовестную, перепробовавшую, небось добрую сотню мужиков!

От этой мысли хотелось убивать.

Закрыть её в комнате и чтоб вообще оттуда даже нос не высовывала! Пусть бы не видел её никто, да слюни не пускал на чужое добро. Не к месту вспомнилось, как постанывала она, как терлась о мои пальцы в этом вот самом гардеробе. Зло рыкнув, схватил с вешалки пиджак и, не глянув даже на бабку, вылетел из комнаты.

Где она?

С Лихом небось, улыбается ему, шутит. Мне, зараза, никогда так не улыбалась. Смотрит, как кусает! Чем я хуже Тимофея, спрашивается?

Хлопнув дверью, на ходу накидывая пиджак, спустился в зал, злясь, что слишком много народу и нельзя просто открыть портал, выйдя к гостям из чистого воздуха. Пришлось как смертному пешком, на своих двоих.

Медленно, мучительно медленно.

А в голове по кругу бабкины слова: “Горыныч-то знает чего хочет, через костры прыгали, за руки”.

Прищурившись, ищу крашеную макушку. До сих пор бесят кислотные эти цвета, а вот не могу её обычной представить. Какие у неё свои волосы вообще? Светлые? Тёмные? Да какие бы ни были! Не за волосы засела под кожу, отрава эта.

 –Кир, где Серый? — не здороваясь, Волков, поймал за локоть.

— В душе не имею, сам ищи, — недовольно рыкнув, злой, что задерживает меня, дёрнул плечом, скидывая захват. Заметил боковым зрением, что Олег пожал плечами.

К грубости моей все Навьи давно привыкли. Боялись. Уважали. Знали, что если тьма возьмёт верх, то уже и сам себя не контролирую.

Нет мне тогда ни родных, ни друзей. Каждому по заслугам отвешу по заповедям Чернобожьим.

Знали бы они, как трудно потом, придя в себя, мириться с совестью, смотреть в глаза тем, чью волю смял Силой. Временами я завидовал Горынычу, он хоть не помнил по утру ничего, а мне с этим грузом жить. С каждым блядским разом все тошнее, прикрываться сучьим нравом, высокомерием и безразличием. Не оправдываться же, в самом деле...