Костяк. Часть Первая.

Седой поёжился. Попытался плотнее завернуться в одеяло, сшитое из разномастных звериных шкурок. Не помогло. Тогда он открыл глаза, и, увидев затухающие головни, скрипнул зубами. Костровой сегодня получит. И дозорный заодно. Кто там должен был следить за костром со второй половины ночи? Рыба? Глупый белоглазый ублюдок. Оглядев спящих, Седой не заметил среди них провинившегося. Наверное, отошел по нужде. Точно ублюдок. Обгадился небось. Зато вчера сожрал на ночь больше всех. И зря. Мясо ежа вкусное, но не у каждого желудок с ним справится. А они не ели два дня, пока вчера не наткнулись на целый выводок гигантских волосатых ежей. Мать убежала, а три детеныша свернулись и начали шипеть. «Волосатики», как их ещё называют, мало чем напоминают своих мелких сородичей. У них только детёныши сворачиваются в клубок, а взрослые на диво шустры и могут передвигаться таранным бегом, не хуже кабанов. Развернуть огромных «крошек» было невозможно, поэтому Седой и его люди воспользовались старинным «рецептом». Развели неподалеку здоровенный костёр и когда дрова прогорели, палками закатили под угли все три колючих шара, каждый размером в обхват рук взрослого мужчины. А затем слушали, как верещат детёныши, воняя палеными иглами и шерстью. Не один не развернулся и не попытался выскочить. Так и запеклись. Старый способ. Древний, как мир. Только так и можно приготовить гигантского ежа.

Седой решительно откинул одеяло в сторону, и оно с головой накрыло лежавшую у него под боком чумазую женщину. Подруга недовольно заворчала спросонок, но быстро успокоилась, оценив его неумышленную заботу – в такое промозглое утро каждый был бы не прочь целиком залезть под огромное одеяло вожака.

Всего у костра, не считая Седого, пропавшего кострового, а также дозорного, расположилось восемь человек. И того – одиннадцать. Из них три женщины. На группу имелось три гильзо-пороховых ружья, два старых автоматических пистолета, одиннадцать самострелов. Запас патронов ограничен. Стрел – в достатке. У всех холодное оружие – ножи, топоры, дубинки, короткие копья. Очень большая и хорошо вооруженная группа по меркам бродяг. По меркам тех, кто не приписан ни к одному населённому пункту, а значит, неподконтролен роканам. Выжить в дикой природе у большой группы шансов больше. Но и угроза быть обнаруженными роканами или их прихлебателями сервами – тоже больше в разы. Роканы не любят бродяг. Не любят тех, кого не могут контролировать. А метод решения проблем в подобных случаях у них один – ликвидировать. Всех. Без исключений.

Отойдя от лагеря и заметив притаившегося в ветвях дерева Двоеноса, прозванного так за характерный шрам на сопелке, Седой снова недовольно нахмурился – не дело, когда дозорного можно запросто обнаружить. Даже если обнаружил его такой опытный вожак, как он, Седой. В дозорные всегда отряжают только самых лучших и надёжных. Остальным, например, таким олухам, как Рыба, отводиться в ночном дежурстве участь костровых. Но есть кретины, которые и с такими обязанностями не справляются. Лишний балласт для группы. От таких рано или поздно всё равно приходится избавляться.

Чуть слышно свистнув, Седой привлек внимание дозорного. Двоенос, заметив его, чуть качнулся и лихо спрыгнул с раскидистой ветки ложного дуба. Приземлился при этом на согнутые ноги, от чего прыжок получился мягким, почти кошачьим.

– А всё-таки парень не безнадёжен! – подумал Седой. – Не буду его сильно бранить.

– Ты бы в следующий раз получше прятался красавчик. Я тебя ещё от того бурелома у ручья углядел.

Двоенос виновато моргнул чуть раскосыми, очень тёмными глазами.

– Прости, мухтар. В следующий раз я буду осторожней.

Седой давно привык, что у парня порой проскакивают в разговоре непонятные словечки. Сам Двоенос пояснял, что понабрался их от матери, прибившейся к Северным Шахтам ещё маленькой девочкой. Сначала, по рассказам Двоеноса, она вообще не говорила ни на одном из известных на Шахтах диалекте, но понемногу выучила отдельные слова, а когда стала бегло изъясняться, поведала, что на её кочующую группу, которую она смешно называла «топлулук», напали злые люди, перебившие всех взрослых и отдавшие всех выживших детей на страшный летающий корабль. Как ей самой удалось избежать общей участи, объяснить она так и не смогла – сначала плохо говорила на языке Шахт, а потом, по прошествии времени, стёрлись видать из детской памяти все события той поры.

– Ладно Двоенос. Я сказал, ты услышал. Не видал ли, куда делся Рыба?

– Как же не видать, мухтар? Видал. Он совсем недавно плескался у того ручья, за буреломом, откуда ты идёшь. На нём лица не было. Пережрал вчера к ночи, вот и мутило. А до того обгадился вон в тех кустах, до сих пор несёт. Я со своим ломанным рылом и то отсюда чую.