Костяная легенда

Вымытый «немец» сверкал отполированными боками, дожидаясь хозяина возле въезда на автостоянку. Подойдя к машине, Владимир Анатольевич достал из багажника покрывало. Набросил на водительское сиденье. Чуть повозился с покрывалом, расправляя равномерно складки.

Включив двигатель, набрал номер Мацусевича, семейного врача, обменявшись ритуальными приветствиями, смешками, вопросами — ответами и договорился о встрече с ним на сегодняшний вечер. Позвонил в офис, сослался на внезапное недомогание, предупредил о своем отсутствии. Распорядился об отмене двух встреч и напомнил о том, что до сих пор не готова калькуляции на фасад торгового центра.

Говорил четко, уверенно, кратко. Так, как больные не говорят. Скорее всего, ему не поверили, но это его не волновало. Были несколько другие, более важные причины для волнений.

Плавно, осмотрительно тронулся, разворачивая автомобиль к выезду на дорогу, одновременно стараясь усилием воли унять сильнейшую дрожь в пальцах. Кое-что, после того, как он поговорил с Матусевичем, внезапно вспомнилось, словно проявили в кювете старую черно — белую фотографию. И то, что он вспомнил, Опалина чрезвычайно сильно взвинтило и устрашило до непроизвольного дрожания рук и тонкой струйки холодного пота между лопатками.

Не укладывалось видение, припомненное им, в рамки обычных реалий. Настолько выбивалось данное вспоминание, что Опалин даже усомнился в своей нормальности.

А вспомнились ему длинные ряды латеральных костей черепов, пожелтевших от времени, обветренных, на сухих позвоночных столбах, неподвижно замерших перед ним. Потом один из многочисленных черепов, невыносимо медленно повернулся к Опалину, скрипя позвонками и, он увидел в его пустых глазницах, тускло пылающие гнилым зеленным цветом огни. И услышал шелестящий звук ветра, дико мечущийся в пустых грудных клетках стоящих неподвижными длинными рядами скелетов.

Масуцевич уехал от Опалиных часов в девять вечера. Выписал, после тщательного осмотра «больного», легкое успокоительное. Припомнил пару забавных случаев из своей практики, пересказал, пытаясь рассмешить угрюмого пациента и высказал твердо предположение, что от небольших галлюцинаций еще никто не умирал. Напоследок, стандартно посоветовал поменьше отдавать силы работе и следить за давлением.

Любимая супруга, настояв на своём, заставила взять Панина «больничный». Затем, напоив молоком с медом — её неизменным средством лечения всех болезней, отправила мужа спать в кабинет.

«А если у тебя грипп, дорогой? А мне завтра на работу!». Дипломированный врач с богатейшей практикой, доктор медицинских наук и автор одной монографии с труднопроизносимым названием, отрицающий у Панина наличие даже легкой простуды, для неё авторитетом не являлся.

Владимир Анатольевич и не сопротивлялся натиску жены. Покорно выпил противное теплое молоко и отправился в изгнание в свой кабинет. На любимый диван.

В кабинете он включил на малый обдув кондиционер. Бросил на пол, у двери, подаренную на юбилей шкуру волка, перекрывая доступ воздуха в остальные комнаты. И выпив полный бокал коньяка, закурил, серьёзно задумавшись о случае произошедшем с ним на стоянке.

Не казались ему при тщательном обдумывании событий, припомненные в машине моменты видений банальными галлюцинациями. Всплывшие в памяти пугающие моменты грез, возникшие перед глазами, пока он валялся на земле без сознания, были до ужаса реалистичными.

В потери сознания и последующего, затем, его падению по этой причине на землю, сомнений не оставалось. Рассеченная левая бровь, сейчас залепленная пластырем и сперва им не замеченная, но при умывании в ванной напомнившая о себе острой болью, не оставляла место другим трактовкам получения раны.

Да и с чего бы еще ему, падать на землю? Вдобавок на мокрую, грязную, усеянную острыми кусками расколотого асфальта? По голове никто сзади не бил и сердце не прихватывало. У Опалина вообще было очень здоровое сердце.

Но сам факт потери сознания Владимира Анатольевича не очень тревожил. Обычное для всех людей явление. За свое время он терял сознание раз пять, начиная с юного «октябрятского» возраста.

Толстая тетка в белом халате с огромным шприцом тогда, в детстве, здорово напугала его сюсюкая приглушенным басом: «А вот мы кровушки возьмем. Да у маленького, возьмем. Немножечко возьмем». И пшик, пшик из иглы.